Безутешная плоть. Цици Дангарембга

оттуда сюда силой своей воли.

      Хозяйкина племянница смотрит на дом, где тебя ждет Май Маньянга. Пока ты соображаешь, что ответить на предложение Кристины, вдова сдается и сворачивает к дому. Теперь вас только двое, и ты молчишь. Тебе хочется положить голову Кристине на грудь и заплакать.

      – Давай побежим, – повторяет Кристина.

      Ты понимаешь, что не этого она хочет, не слез, и молча соглашаешься с ней, как всегда соглашаешься с людьми крупнее тебя. Сегодня ты уступишь, слез не будет.

      – Побежим, – вторишь ты.

      Ты слышишь сказанное тобой слово и злишься на себя, потому что оно ложь, подменяющая ту правду, что на самом деле тебе хочется положить голову на грудь Кристине и дать вылиться скопившейся внутри тебя воде.

      Кристина поднимает верхнюю губу, заполняя пространство между вами чем-то неуловимо веселым или неприязненным. Ты не против признания, пусть замаскированного, в том, как она тебя понимает. Возможно, это миг надежды, когда тебе удастся сказать: «Мне так все надоело, что я сама себе надоела. Мне кажется, у тебя получится. Кири, ты поможешь мне?» Но, прежде чем тебе высказаться, губы опять смыкаются.

      – Одни разговоры, – пожимает она плечами, дымом пустив голос в ночной воздух.

      – Видно же, что ты не такая, – продолжает она через некоторое время. – Тебе что, отрезало ноги, как человеку, который был на войне, и ты даже не в состоянии забрать посылку?

      – Твоя тетя зовет, – говоришь ты, чтобы прекратить насмешки.

      Ты твердо, как тебе кажется, намерена воспротивиться издевательствам деревенской женщины.

      – Не только твоя мать, – продолжает Кристина. – И Нецай. Только твой отец и пальцем не пошевелил. Твоя сестра помогала матери нести кукурузную муку, прыгала всю дорогу, хотя ты ведь знаешь, как она скачет на своей единственной ноге – прыг-прыг. Она тоже передавала привет. Я такая же, как твоя младшая мать. И очень хорошо знаю твою тетю Люсию. Мы вместе пошли на войну и вместе вернулись.

      Ты догадывалась, что так будет. Ведь Кристина тебе чужая, и единственная причина ее связи с твоей семьей заключается в том, что они сошлись во время войны, когда тебя уже не было в деревне. Во времена раздрая пропасть между тобой и домашними расширилась. Поскольку дома было опасно, ты училась в женском колледже Святого Сердца, а каникулы проводила в дядиной миссии.

      – Во время войны нас учили не быть эгоистами, – продолжает Кристина, которая вплоть до сегодняшнего вечера не проявляла большого интереса к разговорам. – Потому что там все умирали. Был один парень, он мне нравился. Его все время отправляли на фронт, пока он не погиб. Я даже тогда считала это эгоизмом. Вопреки всему, чему нас учили. Хоть мы и воевали, там было полно лжецов.

      Сейчас слишком поздно начинать разговор, который ты бы завела несколько недель назад, когда приехала Кристина, – разговор о семье и ее бедственном положении, о твоем бессилии хоть как-то помочь своим, поскольку ты в городе нищенствуешь. У Кристины есть такая прослойка под кожей, которая отделяет ее наружность от нутра, не позволяет никаких