Время Волка. Юлия Волкодав

с Лёнькой уныло плелись по набережной, размышляя, что теперь делать.

      – Ну-ужны тебе эти рё-обра. – Лёнька досадливо пнул попавшийся под ноги камешек. – Ну попро-оси у кого-ни-ибудь из ре-ебят послу-ушать.

      – Не дадут просто так. Все только меняются, – возразил я. – Свою надо.

      – Ну по-ошли тогда в «Про-омтовары», посмо-отрим, что там про-одают.

      И мы пошли, ни на что не надеясь. Пластинки в «Промтоварах» были нам по карману, вот только лежали на прилавке всё те же хоры из отдалённых уголков необъятной родины, несколько детских сказок и сборник Утёсова. На него-то Лёнька и обратил внимание.

      – Вот, смо-отри, напи-исано – «Италья-анская песе-енка»! – обрадовался он.

      – Что бы ты понимал! Это же наш певец, Утёсов. Ну который про «Чёрное море» поёт!

      Песня «У Чёрного моря» в Сочи была очень популярна, летом её исполняли по десять раз за вечер чуть ли не в каждом ресторане.

      – И что? Хоро-оший певец, – пожал плечами Лёнька. – Мы во-озьмём эту.

      По дороге домой я пытался ему втолковать, что «Итальянская песенка» Утёсова и песни итальянцев – это совсем разные вещи. Но купленную пластинку мы всё-таки поставили на диск проигрывателя, я опустил иглу на начало, и в комнате зазвучал низкий и какой-то озорной голос:

      Эта песня на два сольди, на два гроша,

      С нею люди вспоминают о хорошем,

      И тебя она вздохнуть заставит тоже,

      О твоей беспечной юности она…

      Меня, помню, песенка тогда не особенно впечатлила. А Лёнька задумчиво шевелил пальцами, будто мелодию подбирал. Потом сел за моего сиротливо стоящего «Бехштейна» и начал подыгрывать, всё больше входя во вкус. Он уже и тихонько подпевал в припеве, и ногой ритм отстукивал. И вот тут меня осенило. Я схватил его за плечо и развернул к себе, отрывая от инструмента.

      – Лёнька, а ты можешь партитуру расписать?

      – Мо-огу, поче-ему нет?

      – Любой песни?

      – На-аверное, – меланхолично отозвался друг.

      В этот момент я понял, как заполучить ценные пластинки. Напомню, в то время ни копировальных, ни звукозаписывающих устройств у простых смертных ещё не было, зато играть на каком-нибудь музыкальном инструменте умели почти все дети из приличных семей. Но абсолютным слухом, как у моего друга, похвастаться мало кто мог. И когда Лёнька расписывал на ноты джазовую «Во Стамбуле-Константинополе» или волнующую сердце любого мальчишки «Диану» Поля Анки, его самодельным партитурам цены не было. Он подходил к делу тщательно, указывая все штрихи, все нюансы, так что бери и играй. И брали, и играли на школьных вечерах и на домашних праздниках. А так как связующим звеном между одноклассниками и Лёнькой, по-прежнему почти ни с кем не общавшимся, был я, то ко мне потекли все лучшие, самые ценные и популярные пластинки. Кто у фарцовщиков купил, кому дядя-матрос из загранплавания контрабандой привёз, кто на каникулы в Москву ездил и там добыл, – не важно, всё стекалось ко мне.

      На создание партитуры Лёньке требовалось несколько часов, но