Конус жизни. Павел Рафаэлович Амнуэль

можно было назвать социально допустимым. Сели бы чуть дальше – двое не знакомых пьют кофе с круассанами. Чуть ближе – двое близких людей выясняют отношения, а кофе – для вида, чтобы нейтрализовать слишком яркие эмоции.

      Кофе и круассаны нам принесли, как только мы сели. Может, так у них было принято, а может, она сделала предварительный заказ – тогда я этого не знал. Тогда я много, как потом выяснилось, не знал, не понимал, не предчувствовал своим полицейским чутьем.

      Кофе, кстати, был великолепным.

      Нужно было начать разговор, и я спросил:

      – Как мне к вам обращаться? Мисс… Миссис…

      – Луиза, – ответила она. – Или Мария. Видите ли, меня назвали Мария-Луиза. Выбирайте, какая часть имени вам больше нравится.

      Я хотел сказать «никакая», потому что оба имени у меня ассоциировались с не очень приятными воспоминаниями.

      – Мери, – сказал я. – Годится?

      – Ме-ери, – протянула она. – Меня никто так не называл. Почему Мери?

      – Так звали русскую княжну, – объяснил я, – из старого рассказа писателя Лермонтова.

      Она посмотрела на меня взглядом, который на этот раз я могу легко описать: взгляд женщины, понявшей вдруг, что я не так прост, как ей казалось. Ну да, полицейский, служака, и вдруг – знаток литературы, да еще русской. Знатоком я, конечно, не был – в высшей школе читал беспорядочно и многое запомнил.

      – Мери, – повторила она, будто запоминая. – Хорошо.

      На мой, косвенно заданный, вопрос о замужестве она не ответила.

      – Вы… – Я хотел задать вопрос, но получил ответ, не успев закончить фразу.

      – Я работаю в университете, гуманитарный факультет. Доктор филологии, преподаю историю европейской литературы.

      Вот как. А я со своим «знанием» Лермонтова… Русская литература относится к европейской? Спрашивать не стал – как-нибудь посмотрю в интернете.

      – Красивое здание, – сказал я. – Плющ до самой крыши.

      – Да, – улыбнулась Мери. – Очень приятное место, и Мичиган близко. Люблю между лекциями сидеть на берегу и смотреть, как плещется вода.

      Помолчали.

      – Вы хотели рассказать о тетушке Мелиссе, – напомнил я.

      – Не совсем… Или совсем не… Зависит от того, как посмотреть. Просто… Мне показалось, вас это заинтересует. Видела вас на похоронах и подумала…

      Ее рассказ о тетушке мне был не интересен. Пусть говорит о чем хочет. Возможно, я узнаю из ее рассказа что-то полезное, возможно – нет. Это не имело значения.

      Я молчал и пил кофе, не дотронувшись до круассана, хотя у меня несколько часов во рту не было макового зернышка. Невозможно было пить такой кофе, чем-то заедая и уничтожая вкус напитка.

      – Когда вокруг вас происходят странные события, – сказала она, – то не знаешь, с чего начать.

      – Начните с начала, – произнес я самую банальную фразу, какая существует на свете. Я говорил это сотни раз на любом допросе, и то, что произнес ее сейчас, сразу лишило разговор таинственности. Я услышу рассказ о тяжелом детстве – все с этого начинают, хотя начало, которое