Руда. Падение. Надежда Ожигина

времени, как Эрей сложил с себя полномочия, но подтвердил право на созыв войска, помещики аккурат и собрались. Главное, все верно рассчитать.

      Впрочем, все это Истерро выяснил позднее, а сейчас просто подивился, передавая Иму с рук на руки чьим-то оруженосцам и норовя бочком втереться в толпу придворных, делавших смотр войскам.

      Монах мало смыслил в военном деле. Как уважающий себя светлый он недолюбливал баталии, считая их бессмысленной резней, пролитием бесценной крови человеческой, он чуял за собой призвание встать меж враждующих армий и волей Рудознатца искоренить тягу к игре с рудой на веки вечные. Он знал, что Братство активно борется если не с самим способом решения конфликтов, то с попытками усовершенствовать оружие. С ужасом вспоминая вскрытые в тайном хранилище инкунабулы, Истерро раз за разом соглашался: так и только так! Если хотим сохранить этот мир, если… Он ждал заветного приказа Лика, он ежедневно молил Единого о милости. Имея право входа в покои Императора, он мог начать обращение к Свету с него, зачинщика многих сражений столетия, а затем устремить стопы в Сельту, очаг мировых раздоров, потом пойти к варварам Инь-Чианя, и так, потихоньку, неторопливо принести покой в души всей светотени. Приказа все не было. Увы. А теперь, после преступления, после отлучения от высокой должности, если и случится чудо, он окажется в стороне.

      Сначала Светлый пристроился в задних рядах, старательно делая вид, что стоит он тут давно, заскучал даже, задремал, а потому не высовывается, но у помоста творилось некое действо, сродни обряду, и любознательность вновь подвела монаха. Он начал осторожно пробираться вперед, используя малый рост как средство убеждения, да и не каждый вельможа рисковал шипеть на настоятеля Центрального Храма. Знать сторонилась, министры наступали на ноги хранителям ключей, а Бабник улыбался и проталкивался все ближе к краю, пока не встал бок о бок со Свальдом, новым наместником Императора. Свальд приветствовал его радушной улыбкой и шевельнул бровями в сторону Эрея Темного.

      Маг принимал рапорты полковников. Сменив мантию на походный плащ, отягощен единственной регалией – рубиновым орденом Фарра Победоносного на рыцарской цепи чистого золота, – высшей наградой Ферро эпохи Гарона, при посохе и фамильном мече, Эрей кратко кивал. Отвечал старинными девизами полков, являвшими квинтэссенцию заслуг перед Отчизной. Полковники краснели от гордости и удовольствия, будто им цепляли медаль на грудь, и спешили к хоругвям, тотчас каркавшим что-то в честь полководца. Истерро не разбирал слов, но явственно слышал имя Э’Вьерр, что, в свою очередь, заставляло розоветь бледные щеки мага.

      Похоже, в отличие от простонародья и знати, от горожан и столичной гвардии, в армии советника любили, глубоко чтя былые подвиги во славу зарождавшейся Империи. А его доскональное знание обычаев, почти ритуалов военного мира, подкупало сердца. К тому же, как краем уха услышал Истерро, большинство собравшихся на поле помнило Эрея в деле; те ветераны, что прошли под знаменами