Бабы, или Ковидная осень. Полина Елизарова

я простыней своими тонкими ручонками, неловко пыталась принять вертикальное положение. Больничная рубашка задралась на бедре с красновато-коричневым, распространенным этой осенью крымским загаром. Темно-серые, небольшие и очень выразительные глаза, как у пьяной потаскушки, были подернуты мутноватой после наркоза дымкой.

      Впрочем, какая она женщина…

      Только по возрасту в паспорте. А так – вертлявая худосочная девчонка с повышенной эмоциональной возбудимостью. Ее привезли в отделение час назад прямо с кресла гинеколога.

      Рождающийся узел в шейке матки. Не дошла бы, дурында, сегодня до врача, как пить дать через несколько часов, максимум через день, загремела бы в реанимацию – такое, бывало, заканчивалось и удалением матки.

      «Эти стрекозы еще и детей растят», – отметила про себя Катя, до операции не рассмотревшая экстренную пациентку Маргариты Семеновны, а вслух сказала:

      – Ничего, поволнуются… – Она сунула чужой мобильный в кармашек своих голубых форменных брюк. – Поспать тебе надо. И не нервничать.

      – Какой спать?! Мне домой надо! – явно плохо соображая, взвизгнула пациентка. – Муж из командировки только что прилетел! И дети дома одни… то есть с няней…

      – Ты же няню предупредила, что тебя везут на операцию?

      – И что с того? Ей сто лет уже! А муж приедет голодный! Мне нужно срочно туда позвонить!

      – Туда это куда? – усмехнулась Катя и подкатила к койке штатив для капельницы.

      – Домой! – Пациентка окатила ее с ног до головы презрительным взглядом своих хмельных глазенок.

      Подобный взгляд был Кате знаком – именно так при первой встрече на нее глядела определенная категория женщин, попавших сюда по блату и поначалу пытавшихся общаться с персоналом как с обслугой.

      Катя покосилась на стул с набросанной на него одеждой – расшитая стразами тонкого кашемира кофточка, бархатные брючки, маленькая сумочка от Диора. Все ясно. Живет с богатеньким, живет среди богатеньких, во имя будущих богатеньких. Вот только от болячек деньгами не откупиться.

      Катя, еще каких-то сорок минут назад подбривавшая этой тогда еще смертельно напуганной пациентке промежность (обычная процедура перед хирургическим вмешательством), усмехнулась.

      – Руку мне дай, – негромко приказала она. – Да расслабь ты ее, не дергайся, а то синяк будет.

      Подстриженные под каре темно-каштановые волосы пациентки при каждом повороте вертлявой головы источали тонкий аромат – цветок, похожий на розу, пудра и как будто немного коньяка.

      – Да кто вы такая?! Вы не имеете права! Верните телефон!

      – После капельницы верну. – Попав ловкими пальцами с первого раза в вену, Катя залепила на руке пациентки с помощью пластыря катетер и взяла с каталки для лекарств бутылочку с препаратом.

      – Нет, я сначала позвоню! – упиралась сорокалетняя девчонка. – Это просто беспредел! Верните сейчас же телефон!

      Катя набрала в шприц препарат, проткнула иглой крышку бутылочки с физраствором и настроила скорость потока.

      – У меня муж голодный… – вдруг захныкала, как пятилетний ребенок, пациентка. Ее глазенки уже глядели умоляюще.

      «Ой, отпусти меня, отпусти!» – Катя так и видела перед собой извивающееся на растерзанной кровати гибкое тело. Рот ее лгал, а тело – нет. Тело вовсе не хотело, чтобы тот, кто нарочито медленно приближался к нему, уходил. Тело молило остаться. Подобный тип женщин – вечных не-знаю-чего-хочу девочек, Катя называла про себя «искренними врушками».

      – Короче, лежи и не дергайся! Делай что говорю, – почти не разжимая губ, прошипела чертовски уставшая за день Катя. – И скажи спасибо своему ангелу, что все так хорошо обошлось.

      – Но они же там с ума сойдут! – привстав на локте и ухватив ее за кисть нежными, наманикюренными ярко-сиреневым пальчиками, умоляла больная.

      – Сказала не дергайся! – Катя поправила катетер. – Няня-то эта давно у вас? – смягчила она голос.

      – Да-а-а-вно. Она нам родственница.

      – Ну, и что тогда кипешуешь? Уж должна твоя родственница догадаться и чем детей покормить, и чем мужа… Женщина она пожилая, мудрая, да?

      – Да, – начала сдаваться больная и, прикрыв кулачком свободной руки рот, аппетитно зевнула.

      Кате мучительно захотелось прилечь рядом и покемарить хотя бы часок, но впереди ее ждала длинная бессонная ночь.

      – Постарайся уснуть.

      Сдаваясь, больная прикрыла глаза:

      – А телефон?

      – Вернусь, сниму капельницу, отдам.

      – Обещаете?

      – Обещаю. Спи.

      – Как вас зовут? – не разлепляя век, спросила пациентка.

      Остатки умело нанесенного макияжа успели превратиться в цветную размазню – темно-коричневые и светло-бежевые перламутровые тени неряшливо размазались по верхним векам, стрелки почти стерлись, а тушь на ресницах свалялась в комочки.

      На прикроватной тумбочке лежали украшения,