Странные соседи. Ирина Шишковская

места. За первый квартал этого года ему пришло всего 450 евро! Он со времен жизни во Франции привык пересчитывать приходящие деньги в евро, хотя вроде бы это уже было неактуально ему, надо бы в рублях, но вот осталась такая привычка. Когда отец вздумал умирать, Вадиму пришлось приехать. Отец лежал тут, на этой самой даче, в этой самой комнате, на диване, укрытый пледом, бледный, высохший, не похожий сам на себя. В дальних комнатах дома мелькали какие-то люди, руководимые мачехой, но она еще не чувствовала свою власть в полной мере, потому что был жив отец. Вот чего-чего, а величественности ему всегда было не занимать. Даже такой больной и беспомощный он мог одним взмахом высохшей руки изгнать из этого дома всех посторонних. В тот вечер так и сделал. Он с трудом приподнявший на локте, сказал еле слышным голосом:

      – Надюша, пускай все уйдут, – и тут же рухнул обратно на подушку.

      И дом опустел как по мановению волшебной палочки, они остались втроем. Вадим тяготел болезнью отца, не знал куда себя деть, слонялся по даче, сидел в своей бывшей комнате наверху целыми днями, листал книги, глядя невидящими глазами на буквы, читать – читал, но ничего из прочитанного не понимал. Он не хотел лететь сюда, но Моник настояла, заохала, как так, это же отец. Вадим чуть не сказал: «Ну и что!», но вовремя осекся. Моник – католичка, для нее все эти условности ужасно важны. Они ездили к ее родным каждые праздники. куда-то в Нормандию. Моник надевала кофты с длинными рукавами, прикрывающими ее татуировки, чтобы не расстраивать родителей, снимала пирсинг с лица и оттирала въевшуюся подводку с глаз. И это все ради кучки каких-то мещан. Вадим фыркал, но подыгрывал подруге, раз для нее все это было настолько важно.

      – Надюша, – сказал отец слабым голосом, обращаясь к своей второй жене, – будет правильнее, если дачу я оставлю Вадиму. Мы строили ее с его матерью, это был дом его детства, так что, думаю, так будет честно.

      Надежда Сергеевна, для Вадима дама неприятная во всех отношениях, слушала распоряжение супруга молча. Вадим даже удивился такому ее спокойствию. Она не стала причитать: «ах не говори так, ты не умрешь никогда» и прочую муть, которую говорят в таких случаях остающиеся уходящим. Не стала бросаться на грудь и рыдать, а только сдержанно кивнула, соглашаясь с распоряжением мужа.

      – Квартира остается конечно, тебе, – продолжил отец. И опять только кивок в ответ, – ты ее выбирала, ты обустраивала, тебе там так нравится жить.

      А ведь правда, отец в их квартире и бывал раз пять, не больше, жил все время на даче, а его Надежда приезжала раз в неделю, проведать мужа.

      – Мне так лучше, – объяснил он когда-то Вадиму, который был сильно удивлен такой их семейной жизнью, его мать не отходила от мужа дальше, чем на пару метров, всегда готовая помочь, поддержать, подать, унести.

      – Вадим, сынок, – отец с трудом обернулся к нему, – ты уже взрослый.

      «О, боже, началось!», подумал Вадим, готовясь к ставшими привычными уже нравоучениям.

      – Мне тяжело видеть, что ты еще не нашел себя в этой жизни…

      «Да, да, да, бла-бла-бла»

      – Но что ж, может