Одержимые наследники. Аравийская жемчужина. Книга 2. Иман Кальби

одеяниями веток деревьев, обтянутых узорчатой колючей наморозью, словно шелком… Сказочно, удивительно… И он неизбежно чувствовал связь с этой землей… В его жилах ведь тоже текла кровь этого удивительного, смелого, жесткого и одновременно великодушного народа… Русского народа…

      Смотрит на укутанную в фуфайфку приближающуюся фигурку с кувшином в руках, от каждого шага которой слышится ни с чем не сравнимый хруст девственного снега… Сердце пропускает несколько ударов… Она подходит, поднимает на него глаза… Щеки красные, губы еще краснее, приоткрыты, выпускают пар… На стройных ножках огромные валенки, поверх тоненького скромного платьица бесформенная фуфайка… На голове паутинка из оренбургского платка, прикрывающая непослушные рыжие волосы…

      – Привет… Принесла тебе парного молока… Мама просила передать к ужину…–  опускает глаза… Откуда это стеснение? Оно умиляет его и в то же время… в то же время бьет по всему телу таким токовым разрядом возбуждения, что он сейчас впадет в кому… Резко затаскивает ее внутрь, в тепло маленькой баньки, мимолетом бросая взгляд на окно дома… Никого нет. Мать не видит, это хорошо…

      Прижимает страстно к себе, скидывает фуфайку, чтобы тут же нащупать ее полную грудь сквозь тонкую ткань ситцевого халатика… Никакого лифчика… Он и не сомневался…

      – Соскучилася пиздец, бабочка…–  шепчет жарко, трется щетиной о нежную холодную с морозца кожу… Зато тело теплое… Такое теплое… Ныряет под юбку, приподнимает ткань, нащупав белые хлопковые трусики… Его опять подбрасывает, как на раскаленной сковородке, от возбуждения… Есть в ее нелепом облике что– то невинное и порочное одновременно… Намного сильнее штырит, чем все эти блядские стринги с кружевами… Здесь, в этой удивительной среде, поражающей своей бедностью, искренностью и самодостаточной гордостью, самая желанная на свете женщина должна выглядеть именно так…

      – Хочу тебя, Оксана… Пар сейчас из ушей повалит, как же хочу…–  сажает ее на стол, заставляет откинуться назад, разводит ноги, а она сопротивляется, брыкается…

      – Мика, нет… Подожди… Неудобно… Я на пять минут… Молока принести… Мама не спит… Поймет, что что– то не так…

      Он усмехается в ответ…

      – Думаешь, мама думает, ты со мной даже не целуешься?

      Смотрит на него своими огромными изумрудами. Видно, серьезная… Ей это важно… Раз важно, значит попридержит своих коней…

      – Потерпи немного, Мика… Стыдно мне так, не могу… У мамы на глазах… Не так она нас воспитывала с Мариной… Завтра сестру из больницы заберем обратно домой, переедем в гостиницу с тобой… И там…–  снова глаза опускает, снова этот румянец невинный щеки заливает… Боже, и что с ней происходит… Только за эти ее изменения стоило ее сюда привести… Сам сейчас понимает, что именно такой хотел всегда видеть Оксану… Не наглой искушенной обольстительницей на сцене, а вот такой дико красивой, стеснительной,