Омут. Снежана Каримова

пить по столовой ложке. И Шурке помогло! Не заикается больше!

      Интересно, а сможет бабушка заговорить какое-нибудь перо на избавление Цветы от сонного паралича?

      Таня же, понизив голос, продолжала сочинять сказки:

      – Я знаю, что и ты наколдованная.

      Цвета фыркнула:

      – Чего?!

      Да уж, сегодня день удивительных открытий.

      – Я все знаю, – хитро сощурилась соседка. – Но будь спокойна, я не выдам твою тайну.

      – И что же ты знаешь? – усмехнулась Цвета.

      – Тетя Вера не могла иметь детей, – заявила Таня, следуя за девушкой по пятам, – и тогда твоя бабушка скормила ей сосновое семечко. Это тетя Вера сама моей маме рассказала, давно уже, когда закваску принесла. Меня еще тогда не было.

      Цвета снова фыркнула:

      – И меня, видно, тоже.

      – Ты как раз через девять месяцев родилась. Мама эту историю вспомнила, перед тем как Шурку вести.

      Цвета невольно коснулась родинки на щеке, похожей на сосновое семечко, и съязвила:

      – Больно много ты знаешь!

      – Я под дверью подслушиваю, – раскололась Таня.

      – То есть я девочка-семечко? Мама моя – сосна, а отец – леший? – посмеялась Цвета. – Почему же имя у меня такое? Скорее полевое, луговое какое-то, а не лесное.

      Маленькой соседке не понравился тон знахарской внучки. В колдовство она верила – брату же помогла вода, настоянная на пепле сорочьих перьев. А вот Цвета смеялась над подобными сказками. Ладно сосновое семечко, но чтобы ее мама хотела детей? Да так сильно, что даже прибегла к колдовству? В этом Цвета очень сомневалась.

      Ей всегда казалось, что она недоразумение в жизни мамы. Хотя, может, та просто мечтала о лучшей дочери? А с Цветы что взять? Училась она слабо, в основном на тройки, ничем особо не увлекалась, кроме картинок с конвертов, да и те уже больше не вырезала – надоело. Друзей у нее не было. Цвету не то чтобы не любили в классе, просто не замечали. И это оказалось куда хуже, чем если бы ненавидели. Мама тоже всегда была отстраненной, как будто равнодушной к ней. Она не обижала дочь, даже брала ее на свои занятия с собаками – Вера была кинологом. Цвета помогала расставлять конусы, придерживала за поводок маминых воспитанников, прятала сосиски для отработки неподбора, а мама за это давала ей карманные деньги. Но Цвете частенько казалось, что с мамой они живут больше как соседи, чем семья. А папа и вовсе растворился во Франции.

      Вот и Таня заметила Цвету, только когда узнала, что она внучка знахарки. Но надолго ли хватит этого энтузиазма?

      А к знахарке неплохо было бы сходить…

      И вот Цвета здесь.

      Она вошла вслед за Глафирой в тесный коридорчик. Бабушка жила на первом этаже, в обыкновенной квартирке с окнами, выходящими на палисадник, с пестрыми обоями на стенах, советским трюмо и цветистым узорчатым паласом, который красной дорожкой начинался сразу после придверного резинового коврика. Ничего ведьмовского, колдовского, знахарского.

      Глафира скинула галоши. Цвета снова протянула ей круассаны, не зная, куда их