Каратель. Иван Тропов

А что будет через неделю? Через месяц или два, когда – и если! – я выслежу эту тварь?

      У Старика была ручная дьяволица. Живой тренажер. Теперь нет ни Старика, ни ее. А тренировка нужна постоянно. Без практики я ничто. Через месяц я начну терять сноровку, через полгода забуду почти все. Не справлюсь даже с самой слабой из них.

      Вот она, финальная точка. У меня нет суки, на которой я бы мог практиковаться. А это конец. Без ручной дьяволицы я ничто.

      Я могу поискать какую-нибудь другую чертову суку, сделать из нее тренажер… Могу попытаться сделать. Просто найти чертову суку, наверно, найду. Толку-то? В одиночку я смогу взять только очень слабую. А делать тренажер из слабенькой… Что толку практиковаться на слабой дьяволице? Если я смогу взять ее один в один – то что она сможет мне дать? Тем более с пробитым лбом. От этого ее атаки станут проще – и еще слабее… Такая не даст мне даже того, что у меня уже есть. А мне нужно – больше!

      Мне нужна сильная. Вроде тех, каких мы брали втроем или вчетвером. Такая, как ручная дьяволица Старика.

      Но я теперь один. Один. И такую паучиху мне не взять.

      Вот она, финальная точка. Гильотина любым моим потугам.

      Разве что…

      Я замер.

      Потер лоб, боясь спугнуть мысль.

      Довольно сумасшедшая мысль, впрочем… Потому что прошло уже столько времени, что…

      Но они живучие.

      Времени прошло много.

      Но они очень живучие.

      Времени прошло слишком много.

      Но она была после ритуала.

      Это помогло бы жабе. Но она-то – не жаба…

      Но это последний шанс. Последний – и единственный.

      Я вскочил и вихрем вылетел наружу. Когда я заводил «козленка», пальцы дрожали, и не знаю, отчего больше – от кофеина или от последней, сумасшедшей надежды.

+++

      Уже темнело, когда я добрался. Дождь лил сплошной стеной, свет фар растворялся в нескольких метрах перед машиной. Я едва успел затормозить, когда из водяной пыли вынырнули ворота.

      Такого изумрудно-зеленого цвета, будто их всего неделю назад перекрашивали. На левой створке в свете фар сиял хромированный знак: «ВОЕННАЯ ЧАСТЬ. ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН. ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ!»

      И знак, и ворота, и забор из стальных листов, уходящий в стороны от дороги и теряющийся за деревьями – все в идеальном состоянии, без малейших признаков ржавчины, без единой царапины или вмятинки.

      Если бы не знал, что забор тянется в стороны от дороги всего лишь на пятьдесят метров, а потом обрывается, если бы не побывал за ним, внутри, – наверняка бы решил, что это что-то секретное, и сюда в самом деле лучше не соваться.

      Но я там был.

      Я сбросил скорость, но не остановился. Тихонько уперся бампером в ворота и пополз вперед. Ворота легко пропустили, потом медленно встали обратно, уже едва различимые за стеной дождя.

      Капли звенели по крыше, заливали стекло, падали впереди сплошной стеной в залитую водой дорогу – бурлящая полоса в свете фар, забирающая вверх, на подъем, и теряющаяся в темноте.

      «Козленок» раздраженно рычал, взбираясь, проскальзывая колесами