Кортик капитана Нелидова. Татьяна Беспалова

шпаки жались по углам, не решаясь соперничать с форсистыми юнкерами. А те кружили наших барышень…

* * *

      – Ты помнишь Ларису?

      Мой вопрос показался ему неожиданным или волнующим – я не смог понять. Но он завозился, задвигался и ушёл от ответа самым мастерским способом:

      – Прости… я вдруг вспомнил… У меня есть хлеб! Немного, но он намазан настоящим сливочным маслом. Вот!

      В темноте непосредственно перед моим лицом возникло светлое пятно. И я почувствовал аромат настоящего сливочного масла. Неподдельный, мощный, зовущий, он заглушил все доминирующие в подвале запахи: кирзы, грязных портянок, мочи, гнилостный дух старой соломы, несвежий дух давно немытых тел, плесени, сырости – всю гамму окопно-фронтовых ароматов. Поперхнувшись сливочно-масляным ароматом, я закашлялся.

      – Прости. Я привык к окопной вони, к пороху и кровище, а от масла отвык. – Юрка, как обычно угадывал мои мысли. – Ешь же!

      Я взял в руки свёрток. Нечто было завёрнуто в чистую салфетку. Настоящую льняную салфетку. А под салфеткой – пергамент.

      – Ну же! Бери! – торопил Юрий. – Разворачивай!

      Я развернул.

      Что-то зашелестело, и пахнущая порохом рука поднесла к моему носу кусок настоящей, щедро смазанной маслом сдобы. Мой рот наполнился слюной, а глаза слезами.

      – Ты специально принёс это мне? – задыхаясь спросил я.

      – Узнаю друга Ваню. Ты всё так же романтичен. Ну скажи на милость, дружочек, как я мог знать, что ты сидишь в подвале Псковского Чека?

      – Не мог. Значит, ты здесь случайно. Но какими же, чёрт тебя возьми, судьбами?

      – Шёл мимо. Краем уха услышал о вчерашнем расстреле балаховцев. Сорока на хвосте принесла, дескать, в подвале ещё кто-то остался. Вот я и зашёл.

      – Но я…

      – Я знаю, ты стал красным.

      – Твой тон означает, что ты на стороне монархистов. Что ж, это вполне предсказуемо.

      – «Всё смешалось в Датском королевстве»! Родовые дворяне дерутся за красных, а разночинцы на белой стороне!

      Он засмеялся. В полумраке блеснули его жемчужные зубы.

      – Красный ты или белый – для меня это ничего не меняет. Я помню Тверь. Наш кружок, юность. Всё помню. Теперь же каждый из выживших блуждает впотьмах.

      Суть последней фразы противоречила его уверенному тону. Уж он-то точно не блуждал. Уж он-то ясно видел цель. Юрий говорил что-то ещё, но я, снедаемый сытой сонливостью, уже не вполне осознавал смысл его слов. Моё железо вдруг сделалось невыразимо тяжёлым. Стоило немало труда приподнять обременённые кандалами ноги, чтобы кое-как уложить их на нары.

      – Я осёл! – вскричал он. – Твои кандалы. Постой! Сейчас!

      Он возился недолго. Металл скрежетал, соприкасаясь с металлом. Вскоре я почувствовал, как железная хватка на моих запястьях и лодыжках ослабевает.

      – Ах, ты жертва термидора… Ну всё. Свободен!

      Кандалы тяжело ухнули на каменный пол. На миг мне почудилось, будто вместе с ними я