Пиковая Дама – Червонный Валет. Андрей Воронов-Оренбургский

свиристелями под окнами. Тьфу, срамота! Речной табачок-то, наш, волжский… Уважаешь разве? Не брезгуешь, штудент?

      – Да, адское зелье… – Кречетов с благодарностью кивнул и угостился протянутой цигаркой.

      Закурили. Табак люто драл горло. Сыпал нежный снежок. Вокруг было шумно и весело. Душа жадно требовала новых впечатлений. Но этот одинокий, крепко сбитый ветеран чем-то не отпускал от себя Алешку. Ему хотелось еще минутку-другую постоять с этим дядькой, от которого так и веяло сожженным порохом, опытом тяжелой солдатской доли, да и просто житейской мудростью.

      – Однако шинель на тебе синяя… добрая, как я погляжу, – с уважением к армейскому покрою обронил солдат. – А воть на «ушках»[30], чой-т не пойму, гусли, чо ли, али другой какой анструмент?

      Алексей бросил взгляд на свои пуговицы и невольно улыбнулся – на синем вицмундире воспитанников были военного образца посеребренные пуговицы, на которых красовался вычеканеный барельеф греческой лиры.

      – Что ты все, братец, на мой костыль-деревяшку пялишься? Энто нончесь у меня ноги нет. А когда-тось у меня были крылья.

      – Где это вас, дядя?

      – Известно где… на Капказе, сынок. Под Кизляром, крепостца есть такая – Внезапная…[31] Слыхал разве?

      – Нет, – честно, с некоторым смущением, признался Кречетов.

      – То-то и оно, что не слыхал. Кази-Мулла[32] тамось был заводилой… большим человеком в Чечне слыл… Вот тамось и случилось.

      Инвалид, наморщив в тяжелую, крупную складку лоб, глубоко затянулся, по всему погружаясь в воспоминания. Лицо стало жестким, серьезным, и только едва приметное подрагивание скул да игра желваков под загорелой, плохо пробритой кожей выказывали значимое выражение состояния его души.

      – Командир наш, отец родной, Царство ему Небесное, объехал нас тогдась верхом и сказал, соколик: «Умрем, ребята, а Внезапную не отдадим!» И наши все как один надсадили глотки: «Умрем! Ура-а!»

      Калека ухватистее переставил костыль, нахохлился седой галкой, на серых, точно выгоревших глазах заблестели скупые слезы.

      – Нет, братец, тамось, скажу я тебе, никакой пудры, никакого франзерству не было… одно сердце и православная душа… Так-то… А позжее татары налипли во главе с аварским ханом страсть как много… Нас-то всего ничего – горсть была. Слава заступнице Божьей Матери и святым угодникам – насилу отбились. Ну и репьи эти гололобые – жуть! А потом оне, сволочи, густо трахнули по нам из пушек… Бандировка – пальба была, команд не слыхать… Вот тогдась меня и шарахнуло под колено, – рассказчик глухо постучал костылем по струганому чурбаку, что заменял левую ногу, и сплюнул изжеванную цигарку, – бытто с крыльца упал, оступился. Глядь, братец, – а ноженьки моей-то и нету. Веришь, штудент, боль такая, что и незнатко, бытто ее и нет вовсе.

      – Что ж, совсем-совсем не чуяли боли? – не мог поверить Алексей.

      – Не-ка! – Солдат весело зажмурил котом один глаз. – Ровнехонько как в бане из шайки кипятком жахнули. Баба-солдатка моя, покойница…

30

Ушки – пуговицы (разг.).

31

Внезапная – одна из русских крепостей на Кавказе; построена в 1819 г. на территории Дагестана.

32

Кази-Мулла (1794–1832) – первый имам Чечни и Дагестана, объявивший хазават (священную войну мусульман против «неверных»).