Хроники странствий петербургского художника. Наталья Александровна Веселова

от этого… Я развернулся, чтобы уйти, и тут … И тут я увидел ЕЁ. Да, я не мог ошибиться, это была она… Мария… Это была её походка, её миниатюрная фигура… Она, не спеша, чуть в раскачку, шла по дальней стороне площади, невдалеке от известного рижского кафе «Три брата».

      Сердце моё дрогнуло, затрепетав с невиданной силой… Я посмотрел на свою по-рабочему небрежную одежду, которая так отличалась от нарядов гуляющей публики. Плевать! В каком-то помутнении, не глядя под ноги, я бросился на другую сторону площади… Не помню, как я приблизился к ней и произнёс её имя… Она обернулась, и знакомая полуулыбка осветила её прекрасное, трижды прекрасное лицо. «Игорь, вот это встреча! Как неожиданно! Я думала, вы уже уехали». Я слышал её чудный голос, и у меня кружилась голова… Так действовал на меня алкоголь… «Мария… Я думал, я обознался… И вправду неожиданно…» – слова вязли у меня во рту, беспомощно прилипали к пересохшему языку. Но разве могло быть иначе?! «А где ваш друг Александр? Как ваша практика?» – звучало, как в тумане. Каким-то чутьем до меня доходило, что Мария также автоматически произносит эти слова, чтобы скрыть, замаскировать своё волнение. И тут нам обоим пришла спасительная мысль, почти одновременно озвученная нами, когда мы подошли ко входу к знаковому рижскому кафе «Три брата», вернее, Мария опередила меня на пару секунд: «Может, кофе?».

      Через несколько минут мы сидели вдвоём, друг напротив друга, за небольшим уединенным столиком по-рижски уютного кафе, у окна с видом на не менее известную площадь… «Расскажите о себе», – глядя на меня со своей обворожительной улыбкой, произнесла Мария, пока мы ждали официанта. Я облегченно вздохнул… Что я мог рассказать о себе, мальчишке, когда моя настоящая жизнь только начиналась? Я чувствовал, как во мне поднимается волна недвусмысленного интереса к этой красивой женщине, явно старше меня и, разумеется, опытнее во всех отношениях. И все-таки мне стало легче, уже потому, что я мог говорить о вещах для меня привычных и представлявших бесспорный интерес. Но прежде чем рассказывать о себе, я счёл нужным поведать Марии о том, какой эффект произвела на меня её потрясающая игра, и, не убоявшись некоторого пафоса, рассказал ей о том, какие сложные чувства пробудились во мне и как это подействовало на меня после… Я упомянул о своей меланхолии и чувстве подавленности, опустошающей меня… Я видел и чувствовал, что Мария слушает меня с искренним и неподдельным интересом, не пытаясь прервать, и это придавало мне уверенности. Глаза её, сверкая огоньками нетерпения, неотрывно смотрели на меня. Так на меня не смотрела ещё ни одна женщина. Не боясь выглядеть смешным, я продолжал изливать перед ней душу и то, что накипело в ней в эти последние дни…

      Аве, Мария (двадцать лет спустя)

      1990 год. Середина жаркого июля. Около 3 часов дня. Лесной дорогой я еду на своём «Москвиче» в глухую псковскую деревню Бараново… Там ждёт меня одна женщина моего возраста. Она – питерская художница, притом, очень талантливая. Она вдова и у неё громкая фамилия