Есения. Сергей Владимирович Доровских

сестрица! – сказала Фёкла, произнеся последнее слово с едкой иронией.

      Усадьба Антона Силуановича Солнцева-Засекина была хорошо заметна со всех сторон небольшого села. И только издалека могло показаться, что это имение принадлежит знатному, обеспеченному человеку. Но, подходя ближе, становилось понятным, что лучшие деньки, может быть, и текли неспешно в этих крепких стенах, но очень давно. Во всём чувствовался недостаток рабочих рук. Три сестры шли по неметёным дорожкам мимо мраморной ограды – потемневшей, покрытой местами мёрзлым мхом, отчего казалась та неуютной, кладбищенской. Они шагали длинной аллеей, обрамлённой старыми, давно потерявшими форму липами, обогнули пустую, увитую сухими лианами беседку и поднялись по скользкой мраморной лестнице.

      Над дверью висел слегка покосившийся герб рода Солнцевых-Засекиных: золотой диск, который с двух сторон поддерживали крыльями дивные птицы. Несмотря на всю бедность хозяина, у него оставался слуга, который чтил старинные правила. Девочки должны были дёрнуть за тонкий шнурок и дождаться, когда дверь отварит угрюмый Пантелей – приказчик Антона Силуановича с мохнатыми, как у старого кота, бровями, и густыми нестриженными бакенбардами. Вот и сейчас, встретив их, по обыкновению бранился, но так, что слов было не разобрать. Он носил затасканный допотопный камзол, но всем видом пытался показать свою степенность, превосходство. Девочки поклонились ему, и вошли.

      В вестибюле было немногим теплее, чем на улице, и оттуда на второй этаж вела лестница. Пантелей, сходив по ней прежде к хозяину, вернулся. Сгорбившись и заложив руку за спину, молча проводил их наверх. Барин в просторном длиннополом сюртуке стоял у окна, и, отогрев ладонью небольшой кругляш на окне, смотрел на заросший, укрытый снегами парк. В комнате почти вдоль боковых стен от низа и почти до самой лепнины у потолка возвышались ряды толстых книг. Мебель стояла изысканная, старинная, но её вид портила оборванная обивка.

      – Доброго утра вам, сударыни, проходите, – сказал хозяин, и взглядом приказал Пантелею удалиться. – Присядьте там, на диване, подождём остальных.

      Есия медленно опустилась на краешек, и затихла. Каждый раз, попадая в эту комнату, не могла отвести глаз от картины. Неизвестный художник изобразил большого и странного крота золотого цвета. Тот лежал, распластав огромные когтистые лапы, и то ли спал, то ли был мёртв. Этого не понять, ведь животное это создатель обделил глазами. Она всматривалась в фигуру зверя, и не знала, что заставляет её вздрагивать, переживать. Словно бы это был не простой крот, а какой-то особенный! Сказочный. Только сказка эта была вовсе не доброй, какую обычно рассказывают на ночь, а таящей тревогу, опасность, и старинную неразгаданную тайну. Не раз она пыталась поговорить об этом с сёстрами, но Фёкла лишь ехидно перебивала:

      – Ох, и горазда ты на выдумки, Есюшка! Всё тебе глуповство какое-то мерещится! Ну крот, самый что ни на есть простой. Странный, конечно. Но на то они и баре, чтоб было у них всё такое вот было.