Апостолы и грешники. История одного побега. Александр Куприн

полковник замысловато выматерился и сплюнул, – с другой стороны, есть в твоей служебной биографии пара моментов, о которых ты отлично знаешь – рукоприкладство, развод и твой древнерусский, чисто славянский нос. За нос формально никто уволить не может, но кивать и переглядываться непременно будут. Ну а с разводами у них дорожка, увы, накатана – это теперь приравнено к аморалке. Езжай, пока я еще могу подписать эту командировку.

      Долин закрылся в кабинете, достал из узкого шкафчика шинель, свернул ее в подобие большой подушки, бросил на стоящие у стены стулья, лег и прикрыл глаза. Четыре месяца! Это совершенно немыслимо. Работа агентуриста весьма специфична и непроста. Это как бы детективный фильм, крутящийся от конца к началу. Оперативник группы «А» не занимается уже случившимися преступлениями, его задача – узнать о них заранее, на стадии подготовки. Тут развитие драмы идет не от преступления к человеку, а наоборот – в разработку берутся человеки, от которых можно в ближайшем будущем ожидать совершения преступления. Для этого в отношении таких людей заводятся разнообразные ДОПы – дела оперативной проверки. Если данные о преступном образе жизни объекта находят подтверждение, эти дела переводятся в ДОРы или дела оперативной разработки. Почти вся работа по этим делам ведется силами агентуры. Работа интересная, но очень непростая. Сами агенты – народец сложный, требующий внимания. Советский гражданин, запутанный детективами и кинофильмами, при слове «агент» почему-то всегда считает, что речь идет о залегендированном сотруднике. О мужественном офицере, который снял в кабинете форму, спрятал в сейф удостоверение, нарисовал татуировки и, переодевшись, внедрился в банду. В жизни агент никакой не сотрудник, а обычный преступник, завербованный угрозыском на каком-то не очень удачном повороте своей судьбы. Многие из них, предоставляя информацию, продолжают заниматься преступной деятельностью в надежде, что их отмажут. Некоторые исчезают с радаров и не приходят на встречи, кое-кто уже влетел в тюрьму и ждет суда – надо помочь с правильной зоной, куда бедолага поедет отбывать. Очень-очень беспокойное хозяйство. Как все это оставить на четыре долгих месяца? Агенты из среды катал панически боятся расшифровки – их нельзя передавать другим сотрудникам. Как эту машину остановить и заморозить на такой долгий срок? Долин, открыв глаза, с тоской смотрит вверх, словно ожидая, что оттуда сейчас спустится четкая инструкция на жизнь и на работу. Но сер и уныл казенный потолок. Ничего на нем нет.

      – Послушай, – засовывая дочкины руки в рукава модной курточки, говорит Лена, – это четыре часа лету, а билет стоит тридцать пять рублей!

      – И что?

      – И то, что ты сможешь раз в месяц прилетать в Москву – подтягивать, подкручивать свои дела, чтобы не завалились на бок. В четверг вечером говоришь узбекам, что заболел, и тихонько летишь сюда, а в воскресенье возвращаешься. Имеешь три полноценных дня!

      – Что-то я об этом не думал, – врет Долин. Ну не говорить же