Кузя, Мишка, Верочка… и другие ничейные дети. Татьяна Губина

с укором посмотрела на Марину: «Мама, – сказала она, – как ты могла такое про меня подумать?» В голосе, как и раньше, звучала «искренняя» боль. «Значит, и раньше – врала», – подумала Марина. Рите показали запись. Она молча пошла собирать свои вещи.

      Никакого объяснения не было. Рита молчала, вела себя как ни в чем не бывало. Марина не понимала, что она должна сделать. Объяснять Рите, что воровать нехорошо? Но она это прекрасно знает. Говорить ей о том, что подорвано доверие, что она, Марина, очень переживает? Но как завести разговор? Да и сколько их уже было, этих разговоров… Марина ждала, что Рита рано или поздно сама заговорит. Что происходило у девочки в душе, не знал никто. Но ни словом, ни взглядом Рита не намекнула, что жалеет о происшедшем.

      Расстраивало Марину не только Ритино поведение. Семен вышел на пенсию. Перед уходом у него на работе были какие-то неприятности, в которые Марина не очень вникала, считая все это обычным брюзжанием. На пенсию Семен вышел полковником. Но каково быть пенсионером мужчине, как говорится, в самом расцвете лет? Похорохорившись и поговорив о том, что «он еще всем покажет», Семен потихоньку начал пить.

      Не все благополучно было и у Наташи. С мужем они ссорились. Приезжая в гости к маме с папой, Наташа натыкалась на Риту, которая чувствовала себя в бывшей Наташиной комнате полноправной хозяйкой. Наташа злилась и ревновала. Когда-то она не возражала против того, чтобы папа с мамой взяли «сиротку». Теоретически сирот жалко, да и родителям веселее будет, рассуждала она. Чем дальше, тем больше Наташе не нравилось, что «сиротка» фактически забрала у нее и маму с папой, и комнату, да и считаться с ней теперь приходилось, как-то налаживать отношения. Ведь она уже была не бедной малышкой, родительской забавой, а взрослеющей девушкой. Рита и мнение свое не стеснялась высказывать, и ответить могла так, что Наташа терялась.

      Для Риты в отношениях с Наташей все было просто и понятно. Ее взяли «вместо» Наташи, и теперь она – любимая дочка. Любить должны ее, что родители и делают. И комната теперь – ее. И Наташе в этой комнате делать нечего. А так, в принципе, можно и пообщаться.

      Марина не любила жаловаться. Сильная женщина, она считала, что человек в ответе за свою жизнь и нужно просто честно выполнять свой долг. «Долгов», надо сказать, становилось все больше. А поддержки – все меньше. Муж, некогда обожаемый красавец-мужчина, постепенно превращался в «подопечного». Марина не могла, как раньше, по-женски припасть к его плечу и забыть обо всех невзгодах. К Наташе приходилось часто ездить, она была беременна и подолгу лежала на сохранении. К Рите находить подход становилось все сложнее. Она злилась, отмалчивалась. Вспышки гнева перемежались то слезами, то буйным весельем. «Гормоны, – говорили Марине те, у кого дети уже прошли период пубертата, – пройдет». На работе Марина держала лицо, подробностями не делилась. Ну, знал кое-кто, что ей приходится несладко, но гордость не позволяла ей плакаться сослуживцам.

      Поскольку Рита была патронатным ребенком, семье