Кузя, Мишка, Верочка… и другие ничейные дети. Татьяна Губина

долго и счастливо. Гладко было на бумаге… Этот период адаптации – его еще пережить надо.

      Наступил момент, когда Светлана пожалела о принятом решении. О том, что взяла Аню. На самом деле это состояние наступает у многих. Только не все об этом говорят. А иногда и сказать-то некому… Одна женщина, много лет назад взявшая двух девочек из детского дома, вспоминала о первых месяцах новой жизни: «Вот просыпаюсь я утром, лежу с закрытыми глазами и думаю – мне приснился страшный сон. Потом открываю глаза – и понимаю, что это не сон…»

      Мы людей предупреждаем. О том, что это может случиться. Такое вот отчаяние. Ощущение, что жизнь резко ухудшилась. Не просто ухудшилась, а стала просто невыносимой. Что так больше нельзя. В голову лезут мысли: «Я не могу помочь этому ребенку, я делаю только хуже». А еще… Еще вот что. Ребенок иногда доводит до такого состояния, что новоиспеченный родитель может повести себя… ну, скажем так, неадекватно. Так, как он не ожидал от самого себя. Например, громко орать и обзывать ребенка всякими нехорошими словами. Потом становится очень стыдно. Приходит мысль – «я недостоин быть родителем».

      Некоторым людям нужно поделиться своими переживаниями сразу же, пока все «кипит и клокочет». Светлана, человек очень сдержанный и не склонный «нагружать» других, рассказала обо всем, когда кризис уже миновал.

      – В какой-то момент я сказала себе – все, отвожу Аню в детский дом. Ей найдут другую семью, более достойную, – Светлана говорила спокойно, очевидно, решив себя не щадить, – я не знала, что я такой монстр. Я просто орала на нее, я себя не контролировала. Я просто ее ненавидела в тот момент.

      Светлана дала себе время. День, два. Она решала.

      – Я совсем было решила, что отдам Аню. Мне было свободно и легко. Даже радостно. Я предвкушала, что спокойно вернусь на работу, вернусь к своему привычному, одинокому образу жизни. И вдруг, – Светлана задумалась, уйдя в свои мысли, – вдруг я поняла, что если сделаю это, то в моей жизни больше ничего не будет. Вообще ничего. Дальше – пустота. Нет, всяких таких «удовольствий» будет даже больше. А вот смысла больше не будет. И шансов на то, что он появится, тоже не будет.

      А потом Ане делали операцию на сердце. Какие чувства испытывает женщина, провожая в операционную пятилетнего ребенка, кричащего «Мама-а-а!»? Однажды Светлана написала об этом, и у меня сжималось сердце, когда я читала ее слова:

      «Ты вдруг понимаешь, что ты у нее одна на всем белом свете. И сумасшедшие часы ожидания звонка из операционной: как прошла операция? Я читала все молитвы, которые я знала. Я проклинала себя за слабость, когда хотела вернуть ее в детский дом. Какая я сволочь, и как она безоглядно любит меня! Ни за что. Просто любит меня. Потому что в день нашей первой встречи я сказала, что хочу быть ее мамой. А маму ведь любят не «за что», а сердцем. Первое в жизни настоящее счастье: твой ребенок жив! Вот она лежит, еще не проснулась от наркоза, вся в каких-то страшных трубочках, живая. И я живая. Уже не сволочь. Я ее люблю, каждой моей клеточкой. Я теперь