Таир. Спаси меня. Анастасия Шерр

через ту деревню, где и жили родители моей матери. Мы никогда не заезжали к ним в гости. Жаль. Так бы я знала точно, где они живут.

      До деревни я дошла к обеду. Чем выше поднималось солнце, тем страшнее мне становилось. А что, если отец уже едет за мной. Что, если они догадались, куда я отправилась и мне так и не удастся дойти до дедушки с бабушкой?

      Машины ездили по просёлочной дороге довольно редко, и каждый раз, когда слышался гул мотора, я убегала в кусты и там ждала, пока машина проедет мимо.

      На въезде в деревню остановилась, окинула взглядом ряд небольших старых домов. Людей на улице было очень мало, и это хорошо. Чем меньше людей меня увидят, тем меньше свидетелей…

      Дорогу всё же пришлось спросить. Я назвала имена своих родственников, и какая-то добрая бабушка устремила кривой указательный палец в гору, куда ровной дорогой уходила деревня.

      – Вот там они живут. А ты кто такая будешь? Почему одна здесь?

      – Я не одна. Отец там меня ждёт… В машине… – я неопределённо махнула рукой и поспешила распрощаться со старушкой. Ни к чему привлекать излишнее внимание.

      Спустя полчаса всё же отыскала нужный дом и, войдя во дворик, судорожно прижала руки к груди. Было страшно и волнительно. Очень хотелось увидеть, наконец, своих родных, но я не знала, как они отреагируют на мой неожиданный визит. Если они такие же, как мать, то просто выгонят меня, не пожелав влезать в дела чужой семьи. Или же отвезут домой, к разъярённому отцу…

      Но мои опасения были напрасными. Дверь открыл дедушка. Невысокий седой старичок с длинной бородой. Я посмотрела в его глаза, и где-то у сердца стало тепло и уютно. У него были такие добрые глаза, что душа тут же потянулась навстречу.

      – Я ваша внучка, – сказала тихо, а старичок отступил от меня, прищурился.

      – Самина?

      – Да.

      – Вот как… Так ты одна, или что? – он выглянул мне за спину, удивлённо отметил, что я действительно одна.

      – Отец хочет меня замуж отдать. За старика. Помогите… – слёзы, упрямо сдерживаемые всю дорогу, вдруг хлынули из меня вместе с тяжёлым, жалобным стоном, а дедушка, покачав головой, взял меня за руку и завёл в дом.

      – Сядь здесь, – указал на стол, где уже дымились две миски с пахнущим вкусно супом, стояло большое блюдо с лепёшками. У меня ужасно болела голова, и хотелось есть, но тронуть еду родственников я не решалась. Дождавшись прихода бабушки и деда, подняла на них умоляющий взгляд.

      – Ты голодна? – спросила бабушка вместо приветствия, и я заплакала, часто кивая.

      Они не ругали меня за побег, не прогоняли и не упрекали. И даже накормили. Однако я чувствовала исходящую от них тревогу. Они боялись, хоть и были рады меня видеть.

      Когда дед вышел из дома, бабушка вполголоса поинтересовалась о матери и братьях, а потом, узнав, что у них всё хорошо, всплакнула, утирая слёзы тыльной стороной ладони. Быстро вскочила, когда вернулся дед, и повернулась к нам спиной, принимаясь вытаскивать из печи лепёшки.

      – Останешься у нас! –