Токсичный компонент. Иван Панкратов

продолжал печатать, словно ничего и не происходило.

      – Пойду, наверное, – положив телефон в карман, сказал Максим. – По Рудневой всё понятно, а Иванову уже не поможешь. Если у Зинаиды набежит по сбросу больше трёхсот миллилитров за час – позвони мне, я приду, зонд пошевелю, подтяну ещё чуток.

      Виталий кивнул, не отрываясь от экрана. Добровольский вздохнул и вышел в коридор, на ходу набирая сообщение: «Сейчас приду, сам всё покажу». Когда он миновал двери реанимации и холл перед своим отделением, пришёл ответ: «Если ты уже идёшь, то тогда приставку не надо». Потом два смайлика и сердечко.

      Добровольский улыбнулся и прибавил шаг.

      6

      – Получается, она мужа убила?

      Максим вздохнул. Как у неё получалось делать такие выводы – было для него загадкой.

      Ровный тусклый свет от экрана телевизора освещал её лишь с одной стороны, выхватывая половину лица и коленку, выглядывающую из-под одеяла.

      – Не сама же.

      – Так не всегда и надо, чтобы сама. Достаточно вот так. В нужный момент отвернуться или глаза закрыть.

      – Все мы хоть раз в жизни от кого-то отвернулись, – мрачно сказал Добровольский. – Парень этот, Иванов – наверняка ведь кто-то от него отвернулся. Может, мама. Может, девушка. Он пить начал – и вот итог. Просто кого-то убивают долго, а кого-то быстро.

      – А я? – Глаза блеснули. – Я не отвернулась?

      – Похоже, что нет. И, наверное, хорошо, что ты думаешь об этом. Примеряешь на себя. Пробуешь, так сказать.

      – Отворачиваться?

      – Не так явно, – не согласился Добровольский. – Ты не отворачиваешься. Ты слегка прикрываешь глаза. А иногда даже зажмуриваешься. Ненадолго.

      – И что это значит?

      – Что всё не по-настоящему, наверное. – Он пожал плечами. – И не навсегда.

      – А хочется по-настоящему, – вздохнула она. – Счастья хочется. Обыкновенного человеческого счастья. Женского. Чтобы любил, чтобы как за каменной стеной и прочие бабские аргументы типа «на руках носить».

      – «Женское счастье – муж в командировке», – как сумел, тихо пропел Добровольский.

      Собеседница не оценила шутку. Она закинула руки за голову, слегка обнажив грудь в тех пределах, что обычно позволяет сделать одеяло в кино, и стала разглядывать потолок. Добровольский не очень понял, обиделась ли она или просто ушла в свои мысли. Максим чувствовал, что готов уже лечь рядом, но где-то внутри сидело ожидание звонка от Балашова, и оно не давало приступить к решительным действиям.

      Что ему всегда не нравилось на дежурствах – вот это бесконечное ожидание звонка. Смотря телевизор, читая книгу, записывая дневники в истории болезни, он никогда не забывал, что перед ним на столе лежит телефон, экран которого в любую секунду может засветиться звонком от контакта «Приёмное отделение» или от медсестёр на этажах.

      В итоге для его нервной системы это превратилось в невозможность заснуть на дежурстве днём, несмотря на негласное правило, которое Добровольский для себя называл «правилом