Темные кадры. Пьер Леметр

будет трудно подняться в четыре утра; ничуть не бывало. На самом деле я почти не спал, меня словно наэлектризовали, и выбраться из кровати стало почти облегчением. Обычно Николь прижимается ко мне во сне, как бы не желая отпускать, – такая у нас игра. Мы держимся друг за друга, потом делаем вид, что ослабляем хватку, и сливаемся снова. Мы никогда об этом не говорили, но так продолжается все двадцать лет.

      Этим утром я прекрасно знал, что она не спит, только притворяется. Но каждый остался сам по себе. По взаимному согласию мы не прикасались друг к другу.

      Как и собирался, в «Перевозках» я появился чуть раньше. Я был знаком с ребятами из других бригад и не хотел ни вопросов, ни сочувствия, а потому отыскал укромный уголок, откуда мог наблюдать за входом, оставаясь незамеченным, и стал высматривать длинный нескладный силуэт Ромена. Но на углу улицы показалась нетвердо шагающая фигура Шарля. Не знаю, как он умудряется, наверное пьет во сне: еще пяти утра нет, а выхлоп от него покруче, чем от грузовика. Но уж кого-кого, а нашего Шарля я знаю: он парень крепкий. Хотя этим утром… У меня сложилось впечатление, что он с трудом меня признал.

      – Кабы я знал… – проговорил он, глядя на меня как на привидение.

      Потом медленно поднял левую руку, на манер индейского приветствия. Это его привычный жест, исполненный робости. Жест робкого индейца. При этом его огромные часы съехали с запястья до самого локтя.

      – Как дела, Шарль?

      – Хорошие времена миновали.

      Следует признать, что иногда Шарль изъясняется довольно туманно.

      – Я жду Ромена.

      Лицо Шарля осветилось. Он явно счастлив оказать услугу:

      – Так ведь Ромен сменил бригаду!

      Что до неприятностей, то за четыре года я в них стал докой. С одного слова нюхом чую – такой вот инстинктивный рефлекс выработался.

      – С чего бы?

      – Он полную ночь работает. Ведь его теперь контролером сделали.

      Никогда точно не знаешь, что происходит в голове у человека вроде Шарля. Потустороннее состояние, в котором он постоянно пребывает, делает его отчасти непостижимым. Поди знай, то ли на него накатила невероятная прозорливость и эта новость, вроде бы вполне безобидная, породила в нем череду размышлений, то ли алкоголь окончательно превратил его мозги в кашу, а их владельца – в идиота.

      – И что это должно означать, Шарль?

      Разумеется, он почувствовал мою тревогу. Напустил на себя философский вид, вздернул худые плечи:

      – Повысили его, Ромена-то. Сделали контролером и…

      – Когда именно?

      Шарль поджал губы, словно мы подошли к неизбежному финалу:

      – В понедельник, после твоего ухода.

      Мне оставалось только поздравить себя с развитой интуицией. Но главное – я в полном дерьме. Шарль сочувственно похлопал меня по плечу, словно принося соболезнования. Он соображал куда быстрее, чем можно предположить. Вот и доказательство.

      – Если я тебе понадоблюсь… – предложил он. – Я ведь тоже там был и все видел.

      А вот это не приходило мне в голову. Дабы подбодрить меня,