Тревожные Видения. Максим Карт

смертельно уставший старик, к тому же мертвецки пьяный. Захотелось дать ему по морде за такой взгляд, но вместо апперкота Менцель харкнул деду в лицо и громко засмеялся. Слюна медленно поползла по зеркалу вниз. Какая мерзость, успел подумать Алексей, прежде чем стекло поплыло. Оно стало похожим на тазик с водой, поставленный на бок. Почему жидкость не выливалась из него? Потрясённый до глубины души Менцель коснулся поверхности, подрагивающей от его дыхания. Пальцы утонули в холодной воде. Он в отвращении одёрнул руку.

      – Господи… – шепнул он, уставившись на мокрые ногти. – Господи, пощади…

      А когда поднял глаза… На него смотрел Джими Хендрикс. Сам. В его взгляде читалась бесконечная грусть, а сдвинутые в напряжении ума густые брови и толстый нос превращали чернокожее лицо в мраморный лик древнего мыслителя. Плотно сжатые пухлые губы с тоненькой полоской усиков лишь подчёркивали глубокую задумчивость. На его голове кустилась непролазными зарослями чёрная шевелюра. Кого ты оставил умирать в истоме ради сумасшедшего инженера, Джими?

      – Ты кто? – спросил Менцель.

      – Джими, который Хендрикс, – с улыбкой ответил тот.

      – Ты настоящий, Джими?

      – Как огонь.

      Алексей понял, он имеет в виду не адское пламя, а чистый небесный свет.

      – Что у тебя есть… для меня?

      Менцель знал его следующие слова и мог произнести их раньше него.

      – История о том, как я умер. Очень грустная… – ответил Хендрикс.

      – Ты думаешь, она нужна мне?

      Джими снова улыбнулся:

      – Невозможно сбиться с предначертанного пути. Вот я в своё время… Мы с Моникой тогда так загудели! То был настоящий фестиваль, понимаешь, и только для нас! Двое и море героина. Мы плавали в океане любви, качались на его волнах. Она не боялась, а я… Я давился ужасом… Как-то всё пошло не так. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Он следит.

      Хендрикс побледнел, будто к его горлу внезапно подкатилась тошнота.

      – Кто? – спросил Менцель, испугавшись за кумира, и признался себе, что Хендрикс всё ещё был для него божеством, но не тем, кому можно излить душу и получить за это отпущение грехов, а пастырем, который ведёт по жизни к маячному свету, скрытому за горизoнтом.

      Белея на глазах, Хендрикс понизил голос до шёпота:

      – Он дышал мне в затылок. Я не хотел видеть его, настолько велик был мой страх. Он явился мне, когда Моника взорвалась бесконечным оргазмом. Я даже предполагаю, это он довёл её до иступления, прикрывшись моей личиной. Он долго смотрел на меня и молчал.

      – Да кто это был?

      – А потом рассказал о своей смерти… Мне пришлось… Я сожрал кучу таблеток, чтобы уснуть и больше никогда не видеть его. Мне жаль, но я должен был.

      – Я сгораю от нетерпения, Джими. Кто?

      – То был я! Я! Я! Я!

      Хендрикс начал тонуть, пуская пузыри. Схватившись