Рассказы студенческих лет. Сергей Сергеевич Коняшин

блеск в глазах предательски выдавали тайну ее недавно обретенной надежды.

      – Хорошая девчонка, – любовался Увайс, – если женишься на ней, я десять раз лезгинку станцую.

      – Эх, мне бы только на ноги встать, – отвечал Захар.

      Через неделю Увайса выписали.

      – Куда тебя, не знаешь еще? – спросил Захар, не определившись, радоваться ему выздоровлению и отъезду товарища или наоборот.

      – Думаю, к своим же. А куда направят – посмотрим. Сам как?

      – Тоже, наверное, поправлюсь, раз до сих пор не помер.

      Несколько секунд молча смотрели друг на друга. Сколько им пришлось пройти вместе, таким разным, а теперь и таким одинаковым.

      – Не навсегда прощаюсь, братишка. Обязательно увидимся – крепко обняв друга, проговорил Увайс и сунул ему в руку письмо из дома с обратным адресом на тыльной стороне грязного помятого треугольника.

      Не вытащенные вовремя осколки так и заросли в спине. Чтобы разработать ноги, Захар вставал и, перебарывая боль, ходил вокруг своих досок. Настя поддерживала его. С ее помощью он хоть и медленно шел на поправку.

      На улице стоял теплый душистый вечер. Барак организованно отходил ко сну. Настя подсела к Захару:

      – Врач разрешил мне вечером вывести тебя на прогулку. Я сказала, что ты мой земляк, и он разрешил. Выходи, как все улягутся. Очень хочу с тобой поговорить.

      Через час Захар встал со своего места и двинулся к выходу.

      – Служивый, – окликнули его сбоку, – розклад порушуешь?

      Любопытными глазами на него пристально смотрел курносый конопатый малец с забинтованной рукой.

      – Тебе-то что? – ответил Захар.

      – А мени обидно. По несправедливости, – вполголоса продолжал украинец, вызывающе вонзая в Захара свои острые зрачки, – у звязку с чим тоби можна, а мени не можна? Я поцикавлюсь.

      Захар достал из карманы новые немецкие часы, которые вез в подарок младшему брату, последний раз взглянул на них, вспомнил, как тяжело они ему достались, и небрежно швырнул борцу за справедливость. Тот с наглой усмешкой поймал их и, самодовольно вздохнув, отвернулся к стенке.

      – Что-то случилось? – спросила Настя, замечая раздражение на лице Захара, когда тот вышел из барака.

      – Один хохол настучать хотел, конопатый такой. Пришлось ему часы отдать, которые Славке вез.

      – Не переживай, – попросила Настя и добавила, видимо, поняв, о ком идет речь. – Не стоит того этот самострел несчастный.

      – Самострел? – удивился Захар.

      – Ну, не совсем, – поправилась Настя. – Когда взяли Паневежис, немцы несколько вагонов с фаустпатронами бросили. А этот с товарищами решили по дурости ими какой-то сарай расстрелять. Стабилизатор оторвался – и ему в руку. Из-за них еще командира разжаловали.

      – За то, что не уберег?

      – Нет. За то, что его солдат с пятнадцати метров в сарай не попал.

      Захар засмеялся. Настя мечтательно улыбалась, наблюдая, как он смеется. Они шли в сторону леса. Там было темно и свежо, в погасшем летнем небе блестели миллионы звезд. Когда Настя улыбалась, две самые