Последний козырь Президента. Александр Овчаренко

слышали солдаты, услышали и поняли, что я Его ученик, и я не отрекаюсь от ученья Его.

      – Зачем ты это сделал?

      – Я хотел умереть вместе с ним.

      – Умереть? Ты же говорил, что солдаты получили приказ арестовать, а не убивать проповедника по имени Иисус!

      – Говорил, и повторю ещё раз! Но об этом мы узнали позже, когда Учителя увели во дворец прокуратура Иудеи. В тот момент все, и я в том числе, уверовали в то, что солдаты убьют Учителя и всех, кто с ним рядом. Поэтому все опустили глаза, поэтому все втянули головы в плечи, и вид каждого как бы говорил: «Я не с Ним! Я сам по себе»! Я никого не осуждаю: добровольно принять смерть за веру Его дано не каждому.

      – Ты хочешь сказать, что был готов идти на смерть?

      – Своим поцелуем я показал солдатам, что я ученик Его и что разделяю с Ним участь Его. Я был счастлив жить и умереть рядом с Учителем. Остальные в тот скорбный миг отреклись от Него. Я видел их лица! На них был страх и желание выжить любой ценой.

      Я не виню их: они просто люди, а смертным свойственна жажда жизни. Молва приписала им то, чего не было: попытку защитить Христа, и что Учитель якобы сам запретил им препятствовать солдатам, дабы не проливать невинную кровь.

      – А разве было не так? – спросил я визитёра, пристально глядя ему в зрачки и выговаривая каждое слово.

      – Почти! – усмехнулся гость. – Почти так, как сказано в Библии. Иисус запретил препятствовать солдатам, дабы оправдать учеников в их собственных глазах, потому что защищать Его было некому. Он видел страх на их посеревших лицах, и всё понял! Понял и простил! А после того, как страх прошёл, они возненавидели меня.

      – За что?

      – Я один поцеловал Христа, я один не отрёкся от Него в трудный час и остался рядом с Ним. Остальные ученики предали Его. Я единственный был свидетелем их слабости, их позора. Между нами больше не было братской любви. Каждое моё появление было для них как напоминание о малодушии, и они возненавидели меня за свой страх и своё предательство. Я не виню их: они были просто людьми, а людям свойственно за свои ошибки винить кого угодно, но только не себя.

      Какое-то время мы сидели молча: я глядел на него, а он, опустив веки, словно прислушивался к своим ощущениям.

      – Но были ещё и деньги, печально знаменитые тридцать сребреников! – нарушил я молчание. – Или ты будешь отрицать, что взял эти деньги?

      – Не буду! – встрепенулся он. – После смерти Христа я остался единственным свидетелем их позора, поэтому они предложили мне сделку.

      – И ты согласился на…

      – На вечный позор и страдания, – перебил он меня. – Согласился! Я слишком любил Учителя. Никто не должен был знать, что апостолы предали Учителя. Я не виню их. Это была минутная слабость, но она была! Это печальное событие могло бросить тень недоверия на Его ученье, а этого я допустить не мог. Иначе всё зря! Не для того Христос взошёл на Голгофу и принял мученическую смерть!

      Он снова замолчал, потом вдруг вздрогнул, провёл ладонями по лицу, и, стараясь не показывать боль,