Последний козырь Президента. Александр Овчаренко

привыкли называть ересью. Готов ли ты это услышать?

      – После твоего внезапного появления меня трудно чем-то удивить.

      – Тогда слушай! Всё или почти всё, о чём говорится в Библии о «Тайной вечере» – ложь! Учитель не говорил: «Скоро один из вас предаст меня»! Я хорошо помню, как, окинув присутствующих взглядом, голосом, полным грусти, Он произнёс: «Скоро меня предадут. И лишь один из вас…». Дальше он не договорил лишь потому, что правда Его ученикам была не нужна. Правда могла обидеть любого, кто в этот вечер сидел за столом – любого из апостолов, но не меня. Я знаю, Он хотел сказать: «И лишь один из вас не убоится страданий и навета, и навсегда останется со мной»!

      – Откуда тебе знать об этом? – нетерпеливо перебил я страстный монолог. – Уж не выдаёт ли твой воспалённый разум желаемое за действительное? Уж не пытаешься ли ты, несчастный, оправдаться в моих глазах?

      – Когда по-настоящему любишь, предугадать поступок любимого человека нетрудно, – мягко парировал гость. – А оправдываться мне не в чем, – тихо добавил он после недолгого раздумья. – В тот вечер опасения Учителя передались мне, и я впервые почувствовал неясную тревогу. Опасность витала в воздухе, она была растворена в вечерней свежести, в доносимом ветром аромате цветов, в колючем сиянии звёзд на потемневшем небосклоне. Во всём чувствовалась скрытая угроза…

      – И ты не сказал Ему об этом! – снова перебил я его исповедь. – Знал, но промолчал! Это ли не предательство?

      – Я принимаю твой упрёк, смертный. Да, я не уберёг Его, но я и не предавал Его. Да и что я мог сказать? Это были всего лишь мои предчувствия. Всего лишь смутные неясные предчувствия. И ещё я видел лица Его учеников. На них не было ни печали, ни страха за любимого человека. Это были лица людей, бездумно вручивших свою судьбу Провидению. И если отталкиваться от рассуждений твоих, то они Его предали тоже! Я предал Его своим молчанием, они – своим равнодушием. Я ни в чём их не осуждаю! – торопливо произнёс он, зябко потирая руки. – Не осуждаю, потому что я не вправе их осуждать. Да, они были апостолами, но при этом продолжали оставаться людьми, а людям свойственно ошибаться.

      – Значит, ты сознаёшься в том, что предал Христа?

      – Я признаюсь в том, что Учитель был предан, и в том, что этот грех я взял на себя с радостью! Великой радостью!

      – Бред! – выкрикнул я и вскочил с кресла. – Всё бред! Не может предательство доставлять радость, а смерть любимого Учителя – «…великую радость»!

      – Ты не понял, – произнёс он голосом, в котором не было ни единой нотки грусти, и странная полуулыбка на миг осветила измождённое лицо. – А если ты, как и все смертные, меня не понял, значит, свою роль я исполнил без фальши. Теперь я понимаю, что в поступке, который принёс мне вечное проклятие, и после которого моё имя стало нарицательным, было моё земное предназначение. Нет больше радости, чем взять боль любимого человека на себя, закрыть душу и тело Его от страданий. Я не мог допустить, чтобы Учитель разочаровался в своих учениках, поэтому я