Совсем как ты. Ник Хорнби

сказала Эмма, выйдя на свежий воздух.

      – Кто?

      – Джо. Парнишка, который меня обслуживал.

      – Не сказала бы, что он так уж рвется быть съеденным.

      – Он просто не знает, как я могу его приготовить.

      Люси подумала, что метафора не самая удачная. Если узнать, каким способом тебя собираются зажарить или сварить, вряд ли перспектива быть употребленным в пищу станет от этого более радужной.

      – Он тебе никого не напоминает? Какого-то секс-символа: киногероя или певца?

      – Ну, не знаю.

      – А я знаю.

      Люси хорошо представляла ее горизонты – достаточно узкие. Наверняка продавца сейчас ожидало сравнение с молодым Идрисом Эльбой или, столь же вероятно, с молодым Уиллом Смитом.

      – Вылитый Дензел Вашингтон в молодости, – сказала Эмма. – Неужели не очевидно?

      – Нисколько, – ответила Люси. – Но я понимаю: из трех чернокожих лиц, которые хранит твой банк памяти, Дензел Вашингтон в юности был, наверное, отдаленно похож на него.

      – Почему же из трех, я и больше могу назвать. Но выбрала того, который реально смахивает на этого парня.

      Время от времени Эмма занималась дизайном интерьеров, но, окажись у нее в клиентах чернокожий, Люси была бы поражена до глубины души. А иные области, которые могли бы обеспечить объекты для сравнения – спорт, музыка, литература, даже политика, – Эмма игнорировала как класс. Общаясь с учениками и коллегами, Люси поняла, сколь глубоко въедаются подобные взгляды, но как подступиться к этой теме, если перед тобой зашоренная и бездумная личность? Да никак; Люси и планов таких не строила.

      Домой они шли вместе. Эмма жила немного дальше, через две улицы, в одном из больших особняков на склоне холма. Когда-то они были соседками, но Люси с сыновьями переехала после семейного раскола в более скромное жилище.

      – Ребят на выходные к Полу отправила?

      – Да.

      – Значит, если все сложится, то вечерком ты…

      – Вечерком я не собираюсь ни с кем ложиться в постель.

      – Не зарекайся.

      – Ты когда-нибудь изменяла Дэвиду?

      – Люси! Ну, ты вообще!

      – А в чем дело?

      – Ничего себе вопросики!

      – А что такого?

      – Это слишком личное.

      Эмма не хотела признаваться (хотя для Люси это не было тайной), что на протяжении всех лет своего брака хранит безраздельную верность мужу. В том-то и заключалась ее глубинная, темная тайна: невзирая на трескотню о желании съесть кого-нибудь сладенького, на шутки по поводу рулетиков из корейки, Эмма никогда не переступала черту – и не собиралась. Да, в этом виделась полная безысходность, но, если смотреть правде в глаза, она принадлежала к той породе замужних женщин, удрученных жизнью и тоской, которые не оставляют надежды окрутить какого-нибудь юнца. Впрочем, что в этом плохого? Иначе совсем закиснешь.

      – Тогда почему мою интимную жизнь обсуждать можно, а твою нельзя?

      – Потому, что ты не замужем.

      – У незамужних тоже бывают сугубо личные дела.

      – Но ты же знаешь Дэвида.

      – Я