Роза Ветров. Мариам Тиграни

счёте решит снести виновному голову прямо в Топкапы у «Фонтана палача», а не во внутреннем дворике Едикуле, то тот сможет собой гордиться – этот путь в своё время проделал не один великий османский визирь!

      Геннадиос не без горькой иронии думал про то, что слышал об этой башне, пока конвой субаши вёл его по живописному дворику крепости с фонтаном в каземат, и изо всех сил вдыхал воздух. Для тюрьмы этот замок был, пожалуй, даже слишком красив. И чайки, и пейзаж с видом на Мраморное море!.. Кто знает, когда ещё он увидит столь дивный закат?..

      – Мехмед Завоеватель построил этот замок после взятия греческого Константинополя, – ядовито пошутил один из аскеров, и Спанидас – только ради друзей и матери! – с трудом сдержал гнев. – Как кстати мы ведём его именно сюда, не правда ли?..

      Главный субаши что-то пробурчал и ускорил шаг, но Геннадиос всё равно запомнил лицо того надоедливого аскера и почти проклял его, когда этого смутьяна приставили к нему в тюремщики. Другие солдаты относились к нему по-доброму, один раз посоветовали «не падать духом», а однажды принесли тёплый плед и воды для умывания. Как оказалось, супруга одного из них была гречанкой родом из Родоса и, попав в плен, сменила веру, а у второго имелось множество друзей греческого происхождения ещё со времён учёбы в военном корпусе. Немое противостояние с тюремщиком продолжалось, но, наученный горьким опытом, грек никогда не вступал с ним в споры.

      Геннадиос нехотя разлепил веки, когда тот самый аскер принёс воды, сыра и ломтик хлеба и, звеня ключами, прошёл с подносом вглубь камеры. Тюремщик недобро усмехнулся, когда грек не отозвался на его вопрос о том, насколько быстро крысы разделались с предыдущим завтраком, и сердечно посоветовал ему не медлить с трапезой ещё раз.

      – До того, как вас повесят, кириос, – оскалился тюремщик, разозлившийся безразличием того, над кем насмехался, – вам следует хорошо питаться. Мы очень расстроимся узнать, что вы покончили с собой, не дав нам самим лишить вас жизни.

      Геннадиос улыбнулся уголками губ, почти не двигаясь, и ещё сильнее надвинул на глаза феску. У стены, где он сидел, сложа руки на груди, было достаточно места, чтобы вытянуть ноги и забыться крепким сном хотя бы на время. Крысы, правда, очень кусались и не давали спать… А уж как от их надоедливого писка гудела голова! Но благодаря маленькому оконцу сверху, здесь было довольно светло и даже прохладно. Привычные шум, толкотня и споры турецких улиц… даже чистый морской воздух на берегах Босфора!.. Подумать только: и от всего этого ему пришлось отказаться ради маленького окошка в стене?

      Когда аскер удалился, издевательски вскинув брови, Геннадиос даже похвалил себя за выносливость. До сих пор он ни разу не поддался панике и даже не показал этому самодовольному индюку язык. Он знал, что не должен выдать того, как ему страшно или холодно, что жизнь в почти полной темноте сводила его с ума или что звук человеческого голоса после двух дней в заточении казался ему музыкой. Отец возгордился бы узнать, что сын не спасовал даже перед