Берег Охотского моря. Мрак, холод и сырость. Но какие это мелочи в сравнении с тем, что он – свободен! Особо опасный маньяк сумел сбежать во время перевозки на экспертизу. Он схоронился в жутком мертвом поселке на продуваемом всеми ветрами мысе. Какая-то убогая старуха, обитающая в трущобах вместе с сыном-инвалидом, спрятала его в погребе. Пусть теперь ищут! Черта с два найдут! Взамен старая карга попросила его отнести на старый маяк ржавую и помятую клетку для птиц. Странная просьба. И все здесь очень странное. И почему ему кажется, что он здесь уже когда-то был? Он пошел, а в голове крутилось последнее напутствие старухи: успеть подняться на маяк до рассвета, пока с моря не придет плотный липкий туман…
Москва – город, в котором не бывает чудес. Однако умом и трудом в нем можно кое-чего достичь. За десять лет жизни Катя Трифонова добилась больших карьерных высот и стала владелицей трехкомнатной квартиры в центре столицы. Вот только с любовью никак не складывалось. Сколько ни размышляй, сколько ни бейся, умом и трудом любви не создашь. Катя встречалась с двумя мужчинами, пытаясь выбрать лучшего. А в это время неизвестный маньяк пугал ее, заваливая прекрасными розами. И когда Катя почти отчаялась найти любовь и защиту, наступила развязка, которой никто не мог ожидать.
Мама дорогая, что началось во французской столице после покупки золотой тиары скифского царя Сайтаферна! Париж бурлил, обсуждая новость. Толпы любопытных ринулись в Лувр, чтобы посмотреть на чудо древнегреческого искусства – шедевр, стоивший государству четверть миллиона франков. И только Фима Разумовский, скромный ювелир из Одессы, не подозревал, что его творение, за которое сам он получил всего две тысячи рублей, оценено так высоко… Не знал он и того, что мировой скандал вот-вот накроет его с головой. И ему придется молиться о том, чтобы не попасть в тюрьму за мошенничество…
«Конечно, на эту затею совершенно не было денег. Понятно, что две стипендии, наполовину уже опустошенные, были не в счет. Но эта восхитительная, как им казалось, идея срочно требовала какого-то решения. У родителей брать не хотелось. С ними еще предстояло решать самые трудные вопросы. Но выход, как, впрочем, всегда бывает, нашелся. В который раз выручила Юлька, верная подружка…»
«Итак, было куплено пианино – громоздкое, ставшее сразу каким-то нелепым предметом в нашей и без того маленькой комнате, еще остро пахнувшее деревом и лаком. Пианино было взято в рассрочку, и мои бедные родители, видимо, предвкушали счастливые семейные вечера, когда милая дочь с косой, в плиссированной юбочке подкрутит круглый черный металлический стул и, расправив на коленях складки юбки, опустит руки на клавиши…»
«Последний четверг каждого месяца – Ляля чтила это свято – она ехала на кладбище. Каждый месяц, так было заведено еще при жизни мамы (папа ушел на два года раньше). Пропуск по уважительной причине мог быть только один-единственный – высокая температура, точно больше тридцати семи и пяти, или высокое давление. Сто пятьдесят на сто не принимались…»
«Гриша называл ее «моя прелесть». Вообще, все это выглядело так: счастье пришло – и вот я наконец тебя встретил! Можно ждать всю жизнь и не дождаться, а тут, можно сказать, несказанно и неслыханно повезло. Это если про половинки двух яблок… Хотя с тем, что повезло, согласиться всем окружающим было трудно. Гриша уже в ту пору набирал силу. Точнее, начал набирать. Гонорары еще были весьма скромные, а известность уже появилась…»
«Вообще-то они старались его не беспокоить – только крайний случай, самый крайний, когда без него уже точно было не обойтись. А так оберегали, жалели, понимали, какая непростая у него жизнь. Родное дитя. Дитятко, прости господи, сорока лет. Крупный, полноватый и вовсю лысеющий дядька, если разобраться. А для них, стариков, как он их теперь называл, конечно же, дитятко…»
«Они были из тех дальних, незначительных и нелюбимых родственников, которых встречаешь только на юбилеях и похоронах. Вообще-то их недолюбливали. За что? Ведь с виду они были абсолютные, классические божьи одуванчики. Чистенькие, ровненькие, похожие друг на друга, как брат с сестрой. Даже отчества у них были одинаковые – Ольга Евгеньевна и Леонид Евгеньевич. Были они бездетны, жили где-то в районе Измайлова в однокомнатной кооперативной квартире, купленной в советские времена…»
«Все его письма начинались именно так: «Дорогая Валерия!» Ну и далее по тексту. В основном все одно и то же. Жив, здоров, пришел из рейса. Очень интересно! Мама называла его «эпистолярный маньяк». Очень точно. Доставая очередное послание из почтового ящика, Лера тяжело вздыхала и бросала письмо в сумочку, конечно, забывая прочесть. Спустя несколько дней, скорее всего, в метро, раскрыв сумочку, она видела белый уголок изрядно потрепанного конверта. И от скуки – а что еще делать в метро? – начинала читать. Небрежно просмотрев письмо, она опять тяжело вздыхала и бросала его обратно в сумку, но почему-то не выкидывала…»