«Индеец племени лакота, начинающий шаман по прозвищу Кусающий Волчонок, сидел на корточках, трогая руками свежий снег. Пальцы щипало, и Волчонок блаженно жмурился. Это был стройный, высокого роста молодой человек в одежде из бизоньей кожи, подпоясанный ремнем, на котором висели мешочки с травами и нож в ножнах. В его волосах покачивались на тоненьких ремешках какие-то зубы, когти, клыки всяких животных, а левое ухо оттягивала костяная серьга из фаланги человеческого пальца…»
«Сенатор Мэтью Фиш принадлежал к Церкви Толерантности и даже мысленно не употреблял слово „Б-г“, только „Боги“. Политик улыбался, раздавал автографы, раскланивался со знаменитостями и беззвучно молил: „Прошу вас: Один-Всеотец и Аллах, да славится имя твое; Христос-Спаситель и Кришна Ананда-вардхана, пусть церемония пройдет безупречно!“ Мэтью Фишу осталось два шага до членства в Галактическом Совете…»
«2020 год. Миллионные гей-парады победно прошли по улицам Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Берлина, Рима и Багдада. Под давлением прогрессивной общественности наконец получено разрешение на проведение гей-парада в Москве, по маршруту от Белорусского вокзала до Красной площади. Недобитые носители традиционных сексуальных ценностей деморализованы, но на пути распоясавшихся геев встает Первый спецбатальон ОООНа – Отряда охранителей особого назначения «Беспощадные пацифисты», проводящий спартакиаду на Тверской улице…»
«Комиссия РОНО к первому уроку не приехала. Не приехала она ни ко второму уроку, ни к концу большой перемены. Старый учитель русского языка и литературы, а по совместительству – толерантности и мультикультуризма, зашел попрощаться с директором, виновато развел руками на пороге кабинета и ушел домой. Юрий Васильевич смотрел из окна, как грустный словесник, проработавший в этой школе сорок лет, ковыляет по школьному двору, одной рукой опираясь на трость, а другой придерживая на голове старомодную шляпу, которую норовил сорвать холодный октябрьский ветер…»
«– Феминистку со стороны брать не будем, потому что феминистка у нас есть. Это я. Главный юрист корпорации, Федор Мартинович Сакс, среагировал моментально: – Располагаете ли вы должными доказательствами? Тут, знаете ли, непростой вопрос, кого мы можем считать просто феминисткой, а кого – феминисткой в юридическом отношении…»
«Матвеев сновал по кабинету, хлопая дверцами шкафов и звеня стеклом, а Воронин сидел в мягком кожаном кресле и снисходительно за ним наблюдал. Он вполне мог себе это позволить: все же столько лет не виделись, и вполне вероятно, что больше и не увиделись бы… Воронин взял со стола пластиковый кубик с логотипом издательства, в котором трудился Матвеев. Редактировал какие-то серии, что-то, связанное с образовательной литературой, кажется. В служебные дела приятеля Воронин никогда не совался, зная его в основном как бывшего сокурсника и как весьма медленного и малопродуктивного писателя-фантаста. Коллегу, короче говоря…»
«С детства меня учили, что homo europaeus произошел от homo sapiens, но я не мог в это поверить. Гораздо проще было представить, что начало нашему роду положила какая-нибудь обезьяна в каменном веке. Наши позорные предки роднили нас с семитами, что казалось чудовищной хулой, идущей вразрез со всеми принципами, заложенными фюрером. Тем не менее идти против официальной науки можно было, разве что игнорируя домашние задания и получая по антропологии пятерки. После каждой пятерки маму вызывали в лицей и выговаривали ей за мое непослушание и упрямство. Нашу классную руководительницу, фрау Герлиг, очень раздражала моя странная позиция: единицы по всем предметам, кроме антропологии и истории…»
«Даша встала прогуляться по коридору с крашеными грязно-бежевыми стенами и белым потрескавшимся потолком. В одно ухо орало техно, второй наушник болтался на груди. Тетя Галя терпеть не могла, когда Даша „затыкала уши своими затычками“. Пятнадцать шагов в одну сторону – ряд дверей слева и жестких металлических стульев, привинченных к полу, справа. Тридцать шагов в другую сторону – и табличка „Выход“.…»
«Они сперва шли вдоль берега Залива, а потом свернули на дорожку между дачами. Ночь кончалась, да, впрочем, и ночи в Териоках сейчас никакой не было. Двух собеседников окружала тишина, и даже птицы, казалось, замерли, набираясь сил. Только слышен был в этой тишине ритмический шум прибоя…»
«…Сегодня во дворе опять убивали влюбленных. Настя плотно закрыла окна, задвинула дрожащими руками шторы, стараясь не смотреть. Но взгляд все равно соскользнул, и в узком столбе света между смыкающихся тяжелых портьер зацепил неподвижно замершую посреди двора парочку. Маленькие хрупкие фигурки на свободном пятачке в центре плотной, покачивающейся толпы. Стоят, держась друг за друга, будто на крохотном островке среди океана. Знают, что уже не спастись, что сейчас накроет волной, протащит по камням, разорвет в клочья клыками прибрежных скал и швырнет кровавые обрывки в море…»