Anton Chekhov belongs to the cohort of the most prominent Russian classics, together with Tolstoy, Dostoevsky, Turgenev and Pushkin. The rankings of the most read authors, comprising the ‘golden fund’ of the world’s literature, persistently include Chekhov alongside Charles Dickens, the Bronte Sisters, Mark Twain… Chekhov’s plays, such as ‘Three Sisters’, ‘The Cherry Orchard’, and the short stories of this collection, are featured in the curriculum of faculties of philology of top global universities, such as University of Oxford, Harvard University and many more.
The famous phrase of the writer: “Brevity is the sister of talent”, could not be more suited to the work of Anton Chekhov himself. One right stroke to mark the character, with apt word to say about the main thing, to precisely place accents and draw a bright three-dimensional picture in just a few minutes is the work of the wizard. No one is as amused as Chekhov, and no one is so sad as he. The collection includes selected stories and stories in which the classic, who entered the history of literature under the frivolous pseudonym Antosha Chekhonte, draws eternal characters that invariably amaze with their psychological nude. This audiobook includes: A Pink Stocking A Country Cottage A Daughter of Albion An Inquiry At A Summer Villa Fat and Thin Nerves Too Early A Lottery Ticket A Story Without An End About Love Difficult People The Doctor
«Звали его – Евстигней, и весь он был такой же растрепанный, как имя, которое носил: кудластый, черный и злой. Кудласт и грязен он был оттого, что причесывался и умывался крайне редко, больше по воскресеньям; когда же парни дразнили его „галахом“ и „зимогором“, он лениво объяснял им, что „медведь не умывается и так живет“. Уверенность в том, что медведь может жить, не умываясь, в связи с тучами сажи и копоти, покрывавшей его во время работы у доменных печей, приводила к тому, что Евстигнея узнавали уже издали, за полверсты, вследствие оригинальной, но мрачной окраски физиономии. Определить, где кончались его волоса и где начинался картуз, едва ли бы мог он сам: то и другое было одинаково пропитано сажей, пылью и салом…»
«Этому около двадцати лет. В жаркий сентябрьский полдень две англичанки, родные сестры, спустились в сырой каменный погреб – начало знаменитых катакомб св. Каллиста. Проводник-монах за ними следовал. Сестры посещали катакомбы ежедневно уже с месяц времени. Они были художницы-акварелистки и, с разрешения аббата де-Росси, копировали фрески и надписи, еще не перенесенные усердием археологов в Кирхнеров музей христианских древностей…»
«Да, что такое в самом деле талант? И может ли глупец быть талантливым человеком? Несомненно, может. Талант, по чьему-то (может быть, и моему собственному) выражению, часто похож на драгоценный груз, который судьба возложила на спину осла…»
«А на плотине чорт стоит, за бока держится, хохочет. Дрожит от того хохота старая мельница, так что из щелей мучная пыль пылит, в лесу всякая лесная нежить, а в воде водяная – проснулись, забегали, показывается кто тенью из лесу, кто неясною марой на воде; заходил и омут, закурился-задымился белым туманом, и пошли по нем круги. Глянул мельник – и обмер: из-под воды смотрит на него синее лицо с тусклыми, неподвижными глазами и только длинные усы шевелятся, как у водяного таракана. Точь-в-точь дядько Омелько выплывает из омута прямо к яворам…»
«Несомненно, что пароходы и паровозы, вообще усовершенствованные средства передвижения, при всех своих преимуществах, имеют один крупный недостаток: они извращают перспективу и, сближая отдельные пункты между собою, удаляют нас от страны вообще. Мчишься в поезде от станции до станции или на пароходе от пристани до пристани, и страна мелькает мимо с головокружительной быстротой, оставляя впечатление грохота, свиста, дыма, в лучшем случае молчаливого пейзажа, красиво освещенного луной… И где-то там, вдалеке, еще мерцают огоньки… Но как живут в этих деревнях, куда едет эта телега, промелькнувшая на пыльной дороге, рядом с полотном чугунки, о чем говорят эти мужики, остановившиеся в сумерках перед железнодорожным барьером у будки, в поле, – все это в виде мимолетного вопроса проносится и исчезает…»
Александр Александрович Бестужев-Марлинский
«…Ветер свежал, валы разыгрывались сильнее и сильнее – фрегат наш быстро катился по темной пучине океана. Заря давно уже потухла на краю пустого небосклона. Кругом темнело – и только вдали чернелись мачты сопутного нам русского флота, только мерцали по кораблям фонари, будто звездочки. Я сидел на корме, на коронаде, и любовался великанскими валами, которые как будто наперерыв гонялись за фрегатом, достигали его и с журчанием, с плеском о него разбивались…»
«Это было в 70-х годах в России, в самый разгар борьбы революционеров с правительством. Генерал-губернатор Южного края, здоровый немец с опущенными книзу усами, холодным взглядом и безвыразительным лицом, в военном сюртуке, с белым крестом на шее, сидел вечером в кабинете за столом с четырьмя свечами в зеленых абажурах и пересматривал и подписывал бумаги, оставленные ему правителем дел. „Генерал-адъютант такой-то“, – выводил он с длинным росчерком и откладывал…»