Рассказы
Различные книги в жанре РассказыСпасти Спасителя, или Евангелие от Измаила
«Зовите меня Измаил. Не ищите тут ни злокозненного плагиата, ни даже невинного подражания. В конце концов, как-то называться надо. А за последние три десятка лет я сменил столько имен, что и сам уже путаю, где, когда и как назывался. Да и что вам, как зовут меня сейчас? К тому же, когда и если вы будете это читать, меня, скорее всего, уже будут звать совсем иначе. Зато классическая фраза намертво застряла в извилинах – даже при моем, прямо скажем, не слишком гуманитарном образовании. Может, и не всяк ее помнит, но уж многие – точно. А имя? Что ж, не хуже других. И даже некоторая ирония в этом ощущается, особенно ежели учесть, кто рыщет по моим следам. А к иронии я питал слабость всегда. Ну да этого добра в моей истории на десятерых хватит…»
Біґ Мак. Перезавантаження
Усе починається з вокзалу – зустрічі й прощання, дороги та краєвиди, обличчя та вчинки… Одного разу потрібно зважитися й вирушити в подорож назустріч майбутньому, щоб віднайти точку відліку – або кнопку «перезавантаження». Тож наші мандри лише починаються… До видання ввійшли як уже знайомі читачеві, так і малознані оповідання одного з найвідоміших письменників сучасної України.
Живой, мертвый, плывущий
«В белесом, словно выгоревшая голубая джинса, небе кружится черный полиэтиленовый пакет. То сухо и мертво шелестит, безвольно провиснув, и медленно планирует вдоль каньона, то резко щелкает, враз натянутый до барабанной упругости, и торжествующе взмывает высоко-высоко. А потом, так же резко утратив жизнь, снова опускается нелепой птицей к пустынному шоссе, начало и конец которого расплываются и дрожат в раскаленном мареве. Летит, переворачиваясь, будто пародируя скачущие по равнине клубки перекати-поля. Кажется, еще чуть-чуть, и он коснется щедро припорошенного песком и пылью асфальта. Зашипит и съежится, не выдержав запредельной температуры. Утрачивая форму. Сплавляясь с ним в единое целое. Но всякий раз милосердный порыв ветра подхватывает бродягу в самый последний момент, и все начинается заново…»
Короче, все умерли
«„Четыреста пятидесятый“ – так зовут это место дозорные. Четыреста пятьдесят долгих, как память о прошлом, метров до дома. Света. Жизни. Всего четыреста пятьдесят. Целых четыреста пятьдесят. Еще полсотни метров на север во мраке туннеля – и покажется облезлый пограничный столб, отмечающий конец владений ВДНХ. А дальше… дальше не отваживаются ездить даже патрули на мотодрезинах с тяжелыми пулеметами. Здесь всегда темно и тихо, но эта тишина коварна и обманчива. А еще любой звук в ней кажется куда громче и тревожнее тем, для кого Вселенная сузилась до бетонных сводов Московского метро. Стук капель воды… Неясный шорох… Далекий лязг металла… Шаги…»
Однажды бывший советский пролетарий…
…Марат Гизатулин – мастер короткого рассказа. Лирический герой его смешных текстов – бывший советский пролетарий – безусловный наследник героев и персонажей прозы Зощенко, Ильфа и Петрова. …Рассказы М. Гизатулина совершенно не производят впечатления письменной прозы – они удивительно живые, барахтающиеся, непослушные, как дети. Когда я их читал, мне всё время вспоминались устные рассказы Ираклия Андроникова и монологи Жванецкого… …Марат Гизатулин почти ничего не выдумывает. Но то, о чём он пишет, очень часто выглядит как выдумка, кажется фантазией завзятого враля. Но это не мемуары, это именно проза, лирическая проза, причём иногда на совершенно не лирическом, а скорее антилирическом материале… …Да, судьба его героев в большинстве своём самых простых и обычных людей, будет чаще всего печальной. Там будут тонуть, сходить с ума, гибнуть на химическом комбинате, спиваться и рано умирать друзья пролетария, родители его приятелей, преподаватели и начальники… …Почему же у М. Гизатулина получается смешно там, где должно быть, по крайней мере, горько? Ну, во-первых, такова природа его таланта – все плачут, «а шарик летит» (Б. Окуджава). А во-вторых, у всех тех, кто с головой окунулись в безрадостную советскую действительность и пробыли в этом безвоздушном пространстве много лет, обязательно появится улыбка, когда они начнут рассказывать что-то тем, кто в своей жизни «ничего страшнее тыквы» (на празднике Хеллоуина) не видел и не знал. Леонид Соколов Случается такое: человек значимый, а книжка у него небольшая. Даже жанр определяется автором как «рассказики». О чём это говорит? Об очень серьёзном отношении к тому, что всё вокруг чересчур серьёзно. А это вредно для здоровья. Особенно – для людей крупных, таких, как М. Гизатулин. И как надёжно срабатывающий инстинкт самосохранения, включается система самоиронии. Те самые рассказики получаются лёгкими, весёлыми и… полезными для нервной системы. Как писателя, так и читателей, которым всячески рекомендуется обращаться к искромётному творчеству Марата Гизатулина. Литературная газета 1. Зелёная тишина 2. Коллекция 3. Про усталость 4. Если в кране нет воды 5. Красота человеческая 6. Под чинарой 7. Соперник 8. Шма, Исраэль 9. Жизнь впереди 10. Забывчивый юбиляр 11. Дегустации в Арабии 12. Дежавю 13. Capriccioso в смокинге 14. Психотерапия
Канатоходец
«В звездную рождественскую ночь, ступая босыми пятками по снегу, из цирка Честняги Аршамбо ушла Удача. Она выбралась из-под полога шапито, с минуту постояла, прощаясь, и по тающему под ногами насту заскользила через Марсово поле на свет фонарей с улицы Бурдонне. Удача ушла вслед за переманенным в заведение Арно укротителем синьором Караччоло, двумя его медведями, макакой и наездницей мамзель Фрике, которую синьор укрощал по ночам, в свободное от медведей время…»
Ромб
«Достигнув городских предместий, антиграв сбросил скорость и пошел на снижение. – Рекомендую посетить… – привычно начал пилот. Он оборвал фразу на середине. Четверо пассажиров не походили на неопытных туристов, которым можно запросто всучить купоны казино или ночных клубов. Впрочем, на опытных туристов они не походили тоже. Пилот поморщился: за многие годы, что гонял антиграв из космопорта в столицу, он научился безошибочно определять размеры чаевых и комиссионных. От этой четверки следовало ожидать конфетный фантик. Пилот бросил в салон беглый взгляд. Строгие, сосредоточенные лица у всех четверых. Неброская одежда. Бесстрастные, словно смотрят в никуда, взгляды. И широкий серебристый обруч, стягивающий лоб, – у каждого. Жлобы окольцованные, с неприязнью подумал пилот, отвернувшись от пассажиров…»
Кругосчет
«На четвертый день осьмины талой воды старому Рябиннику подошел срок. Разменял Рябинник уже восемь полных кругов и три доли девятого – мало кто жил так долго. Замужние дочери Рябинника с утра накрыли во дворе отцовского жилища столы. Натаскали снеди из погребов, выставили хмельную настойку из винной ягоды. Сельчане подходили один за другим, скромно угощались, кланялись недвижно сидящему на крыльце Рябиннику и убирались по своим делам. В какой час настанет срок и как он настанет, не знал никто, даже Видящая, срок этот назвавшая. Однако в том, что умрет Рябинник именно сегодня до полуночи, сомнений не было. Видящие никогда не ошибались. И если сказано было «срок твой на четвертый день осьмины талой воды» – ровно в этот день срок и наступал…»
Поговорить ни о чём
«Расп упер манипуляторы в бока, критически осмотрел Дефа и произнес задумчиво: – Четыре тысячи триста девятнадцать лет, шесть месяцев и два дня по местному летоисчислению. Это ужасно. К тому же я округлил в меньшую сторону, отбросив часы и минуты с секундами. Деф не понял, он был туповат. Особенно в сравнении с Распом, который легко оперировал цифрами, мгновенно совершал сложные подсчеты и умел делать выводы в зависимости от результатов…»
Последний вампир
«Я вхожу в класс, спотыкаюсь о порог и с трудом сохраняю равновесие. В группе раздаются привычные смешки: в прошлый раз я, помнится, действительно-таки навернулся. Ловлю падающие очки, цепляю их на нос и иду к доске. На ней надпись: «Птицерон – болван». Птицерон – это я, Андрей Иванович Птицын. Кличку придумал душа группы, староста и гитарист Женька Басов, надпись сделана им же. Женька трижды пересдавал мне речи Цицерона, и, следовательно, надпись справедливая. Стираю ее тряпкой и поворачиваюсь к аудитории. На мне синий пиджак, приобретенный в комиссионке пятнадцать лет назад, мятые брюки в клетку оттуда же и красно-желтый с обезьянами галстук. Рубашка фирмы «Ну, погоди» под стать галстуку и лакированные ботинки с острым носком времен НЭПа…»