«Гаврилов рос без отца. Отец где-то существовал и присылал телеграммы к праздникам. Мать боялась, что Гаврилов вырастет бездельником, и потому была к нему строга. В то же время отказывала себе во всем, чтобы ребенок был счастлив…»
«У профессора Минца было своеобразное чувство юмора. В прошлом году оно спасло Землю от страшной опасности, хотя с таким же успехом могло ее погубить. Началось это невинно, на стадионе…»
«„Вновь я в Ажаксьу“. Всякий раз, приезжая сюда, Леопольд Бар, этот, по сведениям журналов, „крупнейший из ныне живущих европейских эссеистов“, произносил в уме данную литературную фразу. Прежде он затруднялся, выбирая вариант названия. В промежутках между приездами, то есть в основные периоды своей жизни, он не называл этот город, столицу острова, никак, потому что никогда о нем не думал, но с детства, однако, помнил, что в учебнике географии фигурировало Аяччо, некий гоголь-моголь с перцем. Местные жители – корсиканцы, склонные к сепаратизму, а таких тут немало – считают свой Ajaccio именно как Аяччо, но произносят, разумеется, что-то среднее между Айчу и Эчу – никогда этому не научиться. По-французски же, а Корсика как-никак часть Франции, в связи с отсутствием в языке Мольера всяких там черепков, черенков, чекушек, чертиков и прочей че-чепухи, произносится отличное словечко – Ажаксьо. Л. Б. поддерживает здесь метрополию, так как отрицает моду на сепаратизм, как всякую, впрочем, моду, ибо он никогда не плелся в хвосте толпы. Кроме того, подумайте, если все островитяне получат независимость, сколько потребуется дополнительных виз!..»
«Маккей сидел на балконе маленькой гостиницы, которая, как коричневый гном, присела на корточках на восточном берегу озера. Озеро маленькое и одинокое, высоко в Вогезах; однако одиночество – не то слово, которым можно определить его дух; скорее уединение, отстранение. Со всех сторон нависали горы, образуя огромную треугольную чашу, которая, когда Маккей впервые ее увидел, показалась ему наполненной неподвижным вином мира и спокойствия…»
«Народный, по национальности русский, сидел в своей лаборатории. Лаборатория Народного находилась в миле под поверхностью земли. Она состояла из сотен пещер, маленьких и огромных, вырубленных в скале. Это было целое царство, и он был его единственным владыкой. В некоторых пещерах светили гирлянды небольших солнц; в других маленькие луны прибывали и убывали, как прибывает и убывает Луна над Землей; были пещеры, в которых над клумбами лилий, фиалок и роз царил вечный росистый рассвет; и другие пещеры, в которых алые закаты, окрашенные кровью, тускнели, а потом рождались вновь за сверкающим занавесом солнечного сияния. Была пещера десяти миль в диаметре, в которой росли цветущие деревья и деревья с плодами, каких не видел ни один человек в течение многих поколений. Над этим большим садом горел желтый солнечный шар, и облака проливали дождь, и гремел миниатюрный гром, когда его вызывал Народный…»
Герои рассказа – золотоискатели, вышедшие в поход в поисках пяти вершин, земли возле которых прокляты, но за которыми, по слухам, золото выходит густо, как замазка сквозь сжатые пальцы. На поляну к их становищу выходит человек в странном золотом поясе и, умирая, рассказывает историю своего похода к горам Руки…
Это история авантюриста Джима Херндона, которому повезло принять участие в разграблении китайского императорского дворца во время «восстания боксеров». В Америку Херндон вернулся миллионером, но главную свою добычу он никому не показывал – это был магический артефакт, завораживающе прекрасное каменное зеркало, которое оказалось... © Сергей Бережной http://barros.rusf.ru