…Порой стюардессе казалось, что автобус вместил всех оставшихся на Земле и везет их в никуда.
Если после смерти вас встречает Кафка, то, возможно, вы были не плохим писателем при жизни… и вы попали в ад.
«Его одели в белый-белый комбинезон, провели по белому-белому коридору, велели остановиться возле белой-белой двери, втолкнули в белый-белый кабинет и усадили в черное кресло. Красивая холодная ассистентка с фаянсовой грудью касалась его наголо обритой головы тонкими хрупкими пальчиками, прикрепляя электроды. Он переваривал фруктовое пюре и улыбался…»
«Приготовившись умереть, сержант пытался найти причину – хотя бы одну-единственную причину! – по которой ему не следовало этого делать. Теперь, когда два зверя – ярость и сожаление – перестали пожирать его изнутри, а до небытия оставались считанные минуты, почему бы не сыграть с самим собой в эту игру, столь же дурацкую, как вся его жизнь?..»
«Бухгалтер Д. проснулся в холодном поту. Ему приснилось… Да все то же самое, что снилось последние двадцать лет его жизни. Его преследовал безжалостный сон – цветной, четкий, наполненный голосами, шепотами, гулом, запахами, тревожными мыслями и ожиданием худшего. Сон, слишком похожий на действительность, с той лишь разницей, что леденящее лезвие кошмара подбиралось к сердцу, но не пронзало его, и вместо предсмертного крика Д. издавал только сдавленный стон в подушку…»
«Вовчик был большим, серьезным и страшноватым на вид мужчиной. Тяжелая платиновая цепь смотрелась на его шее как строгий ошейник на бультерьере. Водянистые глазки ржавели под крепким козырьком из сильно выдвинутых вперед надбровных дуг. Кожа была мучнисто-белой, незагорающей; лицо – грубым, но правильным. По отдельности придраться вроде бы не к чему; все вместе производило странное впечатление живой маски. Когда Вовчик задумывался об абстрактных вещах, в его облике проявлялось нечто от инопланетного монстра…»
«Каждый человек окружен завесой. Вадик знал об этом не понаслышке. Ее первые признаки появились, когда ему было около года. По мере его развития завеса продолжала уплотняться. Эта завеса имеет цвет, запах, вкус, бесконечную перспективу. Она соткана из субстанций различной плотности. Иногда из пустоты. Бывает, что она представляет собой вторичный продукт – «игру воображения» или сны. Но даже если человека поместить в абсолютно изолированную комнату, погрузить в ванну с водой, подогретой до соответствующей температуры, и накачать подопытного ЛСД, его завеса все равно не исчезнет. Она превратится в слой темноты между опущенными веками и глазными яблоками…»
«В этом отеле было шесть миллиардов комнат. И еще несколько миллиардов на подземных этажах. Оттуда ОНО и появилось. Кто-то из репортеров с присущим людям этой профессии черным юмором окрестил новую болезнь «синдромом жильца». Ее природа и каналы распространения остались неизвестными. Дилетанты заговорили о вирусном штамме, поражающем нейронную сеть человека и формирующем сверхразреженный негуманоидный «мозг». Позже выяснилось, что жертвами «эпидемии» стали не только люди. Употреблялись бессмысленные словосочетания типа «интоксикации массового сознания». Вряд ли это имело что-то общее с действительностью…»