О жизни и деятельности прославленного российского полководца М. И. Кутузова (1745–1813) рассказывает роман известного писателя-историка Леонида Раковского.
Элеонора Прохницкая отличается от других авторов мемуаров тем, что эта женщина ничего не боится. Ни насмешек, ни упреков. Прочтите любую страницу, и вы тоже заразитесь ее энергией, необычностью, умением с огромным юмором, а порой и с цинизмом писать о самых щекотливых событиях своей жизни и жизни эпохи. Ее мужьями были Борис Владимиров – знаменитая Авдотья Никитична – и иллюзионист Эмиль Кио. Она была знакома с Леонидом Брежневым, Юрием Гагариным, дружила с Галиной Брежневой, Нани Брегвадзе, Натальей Дуровой. Если вы хотите увидеть или вспомнить другую советскую эпоху – без глянца показных автобиографий, без выверенных и безвкусных актерских баек, – эта книга для вас. Прохницкая своими мемуарами удивит всех. Кроме того, издание дополнено большим количеством фотографий из личного архива актрисы, которые она долгое время не решалась публиковать по вполне понятным причинам.
Книга посвящена судьбам девяти из асов Люфтваффе, награжденных Рыцарскими Крестами с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами. Все они были незаурядными, талантливыми летчиками-истребителями, вписавшими свои имена в мировую военную историю. Книга основана на архивных материалах и будет интересна как специалистам, так и любителям военной истории.
«В исходе ноября 1805 г. в городе Курске на частном публичном театре содержателей – актеров Барсовых назначен был спектакль в пользу актрисы, г-жи Лыковой. Молодой человек лет семнадцати, с живою и умною физиономией, беспрестанно бегал с раннего утра из дома своего господина, графа Волькенштейна, в дом Дворянского собрания, где помещался театр…»
«Род Загоскиных принадлежит к одной из старинных дворянских фамилий. В родословной книге князей и дворян российских, составленной по бархатной книге и изданной „по самовернейшим спискам“ в 1787 году, сказано: „Загоскины выехали из Золотой Орды. Выехавший назывался Захар Загоско, а от него и родовое название принято“…»
«Вот и год прошел, как нет на свете Гоголя! 21 февраля 1853 года, в память дня его кончины, много пролито теплых слез и отслужено панихид: Гоголь был не только великий художник, но и вполне верующий христианин. Гоголя нет на свете – мы привыкли к этим словам и к горестному их смыслу. Изумление прошло; но не прошла и никогда не пройдет скорбь, что уже нет между нами великого писателя, от которого мы еще так много ожидали в будущем. В продолжение года беспрестанно где-нибудь писали о Гоголе…»
«Не даром считают високосные года тяжелыми годами. Ужасен настоящий високос для русской литературы!..»
«В начале 1807 года оставил я Казанский университет и получил аттестат с прописанием таких наук, какие я знал только понаслышке и каких в университете еще не преподавали. Этого мало: в аттестате было сказано, что в некоторых „оказал я значительные успехи“, а некоторыми „занимался с похвальным прилежанием“. Вместе с моим семейством отправился я по последнему зимнему пути в Оренбургскую губернию, в мое любимое Аксаково, которое тогда не называлось еще селом Знаменским…»
«В половине декабря 1815 года приехал я в Петербург на короткое время, чтобы взглянуть на брата, которого я в 1814 году определил подпрапорщиком в Измайловский полк. Брат жил у полковника Павла Петровича Мартынова, моего земляка и короткого приятеля, который, как и все офицеры, квартировал в известном Гарновском доме; я поместился также у Мартынова. Гарновский дом, огромное здание без всякой архитектуры, как и все почти дома в Петербурге, – казармы Измайловского и Лейб-егерского полков, одолжен своей известностью стихам Державина ко „Второму соседу“…»
«Я хочу рассказать все, что помню об Александре Семеновиче Шишкове. Но я должен начать издалека. В 1806 году я был своекоштным студентом Казанского университета. Мне только что исполнилось пятнадцать лет. Несмотря на такую раннюю молодость, у меня были самостоятельные и, надо признаться, довольно дикие убеждения; например: я не любил Карамзина и с дерзостью самонадеянного мальчика смеялся над слогом и содержанием его мелких прозаических сочинений! Это так неестественно, что и теперь осталось для меня загадкой…»