Иван Лукаш
Список книг автора Иван ЛукашГильотина
«…Неизвестно откуда вытащили дряхлую матушку-гильотину, проеденную червем, отсыревшую и догнивавшую, вероятно, век где-нибудь в темном углу музея. Теперь, как бы торжествуя, она снова высоко шла над улицей, и срезанный угол ее широкого ножа, нет шире ни на одной скотобойне, напоминал тень бычачьей шеи над головами толпы…»
Дерпт
«Багряница кленов. Клены шуршат, как в Петербурге. Я подобрал листок, на вкус кисловатый, прохладный, на длинном стебельке, у которого в конце как бы крошечное козье копытце. Кленовые листья, желтоватые по краям и пунцовые у стеблей, напоминают стылую зарю, румяное зимнее небо. Так уже было, только я был иным…»
Тайны Александра I
«С того прохладного сентябрьского утра 1825 года, когда император Александр I, откинувши серую шинель, привстал в дорожной коляске и перекрестился на Казанский собор, прощаясь со столицей, в жизни государя и в его таганрогской кончине можно найти немало загадок и тайн, которые не разгаданы и теперь. Одну из таких загадок последних дней Александра, малоизвестную русскому читателю, мы и попытаемся рассказать…»
Богородичен остров
«Набережная Сены, где тянутся горбатые книжные лари, над которыми легко шумят платаны, напоминает чем-то кладбище… Там равнодушный ко всему букинист об угол ларя, обитый железом, выколачивает пыльные войны и буколики, пыльных героев, пыльное вдохновение и пыльный вздор, связки старых книжек, перевязанные бечевами. Одна из таких книжек лежит теперь передо мною на столе. Я попытаюсь это загадочное существо описать…»
Университет двух императриц
«В моей дорожной шкатулке есть связки пожелтевших заметок из старинных книг и записок. В заметках я желал сохранить для себя те мелочи, то живое дыхание старины, которое исчезает так же быстро, как след дыхания на стекле. И вот эти беспорядочные заметки о Московском университете в восемнадцатом пудреном веке…»
Похождение действ петербургских
«…Записки и документы об екатерининской революции 1762 года легко могли бы составить обширнейшую библиотеку – так хорошо события эти известны, – но все еще встречаются на старинной полке документы малоизвестные. Такая куриозная, по языку и по некоторым чертам рассказа, записка неизвестного свидетеля встретилась мне недавно в бартеневских архивах – «Осьмнадцатый век», которые тоже стали теперь книжной редкостью. Озаглавлена записка так: «Похождения известных петербургских действ». Вот этот старинный и куриозный рассказ о тех событиях, которые сама героиня их почитала, и не без основания, революцией…»
Граф Брюс
«О графе Брюсе кто не слышал – «сии птенцы гнезда Петрова… И Брюс, и Боур, и Репнин», но никто и ничего не знает по-настоящему о графе. Не знаю и я. Только неведомая фигура его, дышащая холодным сумраком, и самое имя, с его странной живучестью, подымало во мне с детства невнятный страх…»
Москва царей
«…При царе Алексее Михайловиче особенно славился печением ржаного хлеба и пенными квасами монастырь Антония Синайского под Холмогорами. Со всей простодушной наивностью посылали своим государям на Москву квашеную капусту, ржаной хлебушко да пенничек Коломна и Можайск, Устье Борисоглебское и Никола Угрешский, и Звенигород… А на Благовещение патриархом совершался чин преломления хлебов…»
Боярыня Морозова
«…Боярыня Морозова и княгиня Урусова – раскольницы. Они приняли все мучительства за одно то, что крестились тем двуперстием, каким крестился до них Филипп Московский, и преподобный Корнилий, игумен Печерский, и Сергий Радонежский, и великая четверица святителей московских. Во времена Никона и Сергий Радонежский, и все сонмы святых, до Никона в русской земле просиявшие, тоже оказались внезапно той же старой двуперстной «веры невежд», как вера Морозовой и Урусовой. Это надо понять прежде всего, чтобы понять что-нибудь в образе боярыни Морозовой…»
Петр-хирург
«…Непостижимые молнии бороздят лик Петров, и немеет, замирает человек в столкновении, в сверкании грозы, уже не зная, где божественные, где демонические черты. Ужас лика Петра – ужас грозы, когда порывы света мешаются с порывами тьмы, сражение света и тьмы… Недавно я перечел очерк Шубинского, темно испугавший меня еще в детстве…»