Разгар русско-японской войны. Штабс-капитан Рыбников обивает пороги госучреждений в попытке получить пособие по ранению и как будто невзначай, пытается разузнать последние военные новости. По вечерам он заседает в одном из обшарпанных ресторанчиков и разглагольствует о героизме русских солдат и бездарности военачальников. Громогласный офицер со скуластым лицом и раскосыми глазами привлекает к себе внимание сотрудника одной из петербургских газет и наводит его на мысль, что Рыбников совсем не тот, за кого себя выдает. ©&℗ ИП Воробьев ©&℗ ИД СОЮЗ
«Летний вечер гаснет. В засыпающем лесу стоит гулкая тишина. Вершины огромных строевых сосен еще алеют нежным отблеском догоревшей зари, но внизу уже стало темно и сыро. Острый, жаркий, сухой аромат смолистых ветвей слабеет, зато сильнее чувствуется сквозь него приторный запах дыма, которым тянуло весь день с дальнего лесного пожарища. Неслышно и быстро опускается на землю мягкая северная ночь. Птицы замолчали с заходом солнца. Одни только дятлы еще выбивают лениво, точно сквозь сон, свою глухую, монотонную дробь…»
«Когда единственный сын купца 1-й гильдии Нила Овсянникова, после долгих беспутных скитаний из труппы в труппу, умер от чахотки и пьянства в наровчатской городской больнице, то отец, не только отказывавший сыну при его жизни в помощи, но даже грозивший ему торжественным проклятием при отверстых царских вратах, основал в годовщину его смерти „Убежище для престарелых немощных артистов имени Алексея Ниловича Овсянникова“…»
Москва 1981 года. Валютный бар в зоне вылета Шереметьево-2. Бармен убивает в подсобке туалета пьяного гражданина ФРГ чтобы, воспользовавшись его билетом, пройти на посадку и бежать из СССР. Острый сюжет, яркие образы сочетаются в этой книге с детальным описанием специфики и методов работы советских спецслужб. Автор – бывший сотрудник угрозыска, с глубоким знанием материала рассказывает о жизни героев того времени – от валютных проституток до генералов КГБ. Книга содержит нецензурную брань.
«Посаженный в Революционный трибунал, помещавшийся в бывшем дворце великого князя Николая Николаевича Старшего, я мог бы свободно и беспрепятственно осмотреть все его роскошные помещения. Но никогда еще не чувствовал я себя ловко и уверенно, посещая чужие дома, покинутые их настоящими владельцами, хотя бы и много лет тому назад…»
«В Сен-Совере, в этом благоуханном, зеленом, быстроводном уголке горных Пиренеев, я однажды утром прочитал на базаре большую афишу о том, что: „В воскресенье 6-го сентября 1925 г. на байонской арене состоится строго подлинная коррида при участии трех знаменитых матадоров: дона Антонио Ганеро, Луиса Фрега и Никанора Вияльта, которые, в сопровождении своих полных кадрилий пикадоров, бандерильеров и пунтильеров, сразятся каждый с двумя быками и пронзят шпагами в общем шесть великолепных быков славной ганадерии Феликса Морена-Арданьи из Севильи“…»
«Стемнело. В гостиной, куда все четверо перешли пить кофе, еще не зажигали огня. Маленький уголок, который хозяйка дома, баронесса Эйзендорф, кокетливо называла „своим убежищем“, совсем потонул в темноте. Холеные латании, фениксы и филодендроны перепутались над головами сидящих, точно свод какой-то экзотической беседки. От красноватого света уличных фонарей их длинные листья бросали на потолок фантастически красивый, дрожащий узор. Из столовой, где еще горели свечи, бежала по полу, прорвавшись сквозь дверную щель, узкая и длинная светлая полоска, невольно притягивавшая к себе глаза…»
«На третий день рождества, вечером, у холостого журналиста почтовой конторы Ракитина собралось несколько гостей. Это происходило в крошечном пограничном местечке Красилове, очень грязном и очень скучном, населенном тысячами тремя евреев и крестьян-мазуров, среди которых выделялась небольшая кучка, составлявшая так называемое „общество“. В „общество“ входили почтовые чиновники, лица, заведующие пропуском товаров за границу через „переходный пункт“, местная полиция, духовенство и учитель со своим помощником…»
«Середина апреля. Вечер. Я иду по узкой, твердой, корчеватой лесной дорожке, которая двумя глубокими песчаными колеями вьется среди хвойного молодняка, выросшего вокруг серых дряблых пней. Рядом со мною идет Кирила, сотский из Зульни, впереди – полесовщик Талимон. Оба они шагают редко, но размашисто: под их ногами, обутыми в лыковые постолы, не треснет ни одна сухая веточка…»