«Кому что, а нашему батальонному первое дело – тиатры крутить. Как из году в год повелось, благословил полковой командир на Масленую представлять. Прочих солдат завидки берут, а у нас в первом батальоне лафа. Потому батальонный, подполковник Снегирев, начальник был с амбицией: чтоб всех ахтеров-плотников-плясунов только из его первых четырех рот и набирали. А прочие – смотри-любуйся, в чужой котел не суйся…»
«Послал в летнее время фельдфебель трех солдатиков учебную команду белить. „Захватите, ребята, хлебца да сала. До вечера, поди, не управитесь, так чтобы в лагерь зря не трепаться, там и заночуете. А к завтрему в обед и вернетесь“…»
«Послал фельдфебель солдата в летнюю ночь раков за лагерем в речке половить, – оченно фельдфебель раков под водочку обожал. Засветил лучину, искры так и сигают, – тухлое мясцо на палке-кривуле в воду спустил, ждет-пождет добычи. Закопошились раки, из нор полезли, округ палки цапаются, – мясцом духовитым не кажную ночь полакомишься…»
«Лежит солдат Федор Лушников в выздоравливающей палате псковского военного госпиталя, штукатурку на стене колупает, думку свою думает. Ранение у него плевое: пуля на излете зад ему с краю прошила, – курица и та выживет. Подлатали ему шкурку аккуратно, через пять дней на выписку, этапным порядком в свою часть, окопный кисель месить. Гром победы раздавайся, Федор Лушников держись…»
«Послал в летнее время фельдфебель трех солдатиков учебную команду белить. „Захватите, ребята, хлебца да сала. До вечера, поди, не управитесь, так чтобы в лагерь зря не трепаться, там и заночуете. А к завтрему в обед и вернетесь“…»
«За синими, братцы, морями, за зелеными горами в стародавние времена лежали два махоньких королевства. Саженью вымерять – не более двух тамбовских уездов. Население жило тихо-мирно. Которые пахали, которые торговали, старики-старушки на завалинке толокно хлебали…»
«За синими, братцы, морями, за зелеными горами в стародавние времена лежали два махоньких королевства. Саженью вымерять – не более двух тамбовских уездов. Население жило тихо-мирно. Которые пахали, которые торговали, старики-старушки на завалинке толокно хлебали…»
«Читал у нас, землячки, на маневрах вольноопределяющий сказку про кавказского черта, поручика одного, Тенгинского полка, сочинение. Оченно всем пондравилось, фельдфебель Иван Лукич даже задумались. Круглым стишком вся как есть составлена, будто былина, однако ж сужет более вольный. Садись, братцы, на сундучки, к окну поближе, а то Федор Калашников больно храпит, рассказывать невозможно…»
Перед вами второй выпуск серии «Книга о книгах». Под названием «Детский остров» он объединяет творчество трёх поэтов первой половины XX века – Марии Моравской, Саши Чёрного и Веры Инбер. С них началась история современной детской поэзии. Конечно, рядом, параллельно с ними жил и работал Корней Чуковский, но первая его сказка, ныне всемирно известный «Крокодил», писалась и была опубликована, когда уже появились книги стихов для детей Саши Чёрного («Тук-тук», 1913) и Марии Моравской («Апельсинные корки», 1914). В десятые годы были написаны и первые детские стихи Веры Инбер. Начало XX столетия стало эпохой зарождения той поэзии для детей, которую мы знаем и любим. И хотя в Советской России имя Моравской было вычеркнуто из истории литературы, Сашу Чёрного, чьи основные книги вышли в годы его эмиграции, печатали редко и очень выборочно, а Вере Инбер пришлось прилагать титанические усилия, чтобы не подвергнуться репрессиям, их живые талантливые голоса звучали и покоряли юных читателей. Это была новая эстетика, и именно на неё вопреки официальной идеологии опирались последующие поколения детских поэтов. Саша Чёрный привнёс в детскую поэзию разноголосицу реальной жизни, Мария Моравская – своеобразие интонации, Вера Инбер – утончённость и трогательность взаимоотношений со старшими. Всё это создаёт бесценный мир детства, знакомый и неизведанный, и одно из предназначений серии «Книга о книгах» – духовное открытие этого мира, попытка восполнить в современном читательском сознании исторические пробелы и вернуть тексты в поле зрения и в круг интересов юных читателей, родителей, педагогов.
«Читал у нас, землячки, на маневрах вольноопределяющий сказку про кавказского черта, поручика одного, Тенгинского полка, сочинение. Оченно всем пондравилось, фельдфебель Иван Лукич даже задумались. Круглым стишком вся как есть составлена, будто былина, однако ж сужет более вольный. Садись, братцы, на сундучки, к окну поближе, а то Федор Калашников больно храпит, рассказывать невозможно…»