«Если Гаршину и Надсону приходилось жить и работать в обстановке, доведшей одного до крайнего пессимизма и преждевременной смерти, другого до умопомешательства и самоубийства, то в эпоху Чехова эта обстановка стала еще пошлей, еще гаже…»
«Тот, кому выпало на долю бытописать тусклую, серую жизнь русского обывателя 80-х годов, сам испытал на себе всю тягость этой тусклой и серой действительности. У нас мало писателей, которым удавалось бы с первых же шагов своей деятельности завоевать известность, симпатии, положение в обществе. Но из этих немногих редко кому приходилось пробивать себе путь в такой серой и тусклой среде…»
«Кольцов не старался знать, что он значит, – и он был прав. Не поэта дело определять свое значение для литературы и для общественной жизни. Его дело – творить свободно, как подсказывает ему его непосредственное чувство, а критика пусть уже судит, что он значит…»
«В юношеские годы И. С. Тургенев дал „Аннибалову клятву“ – бороться с величайшим злом своего времени – крепостным правом. Эта задача составляла, так сказать, остов всей общественной деятельности не только одного Тургенева, но и всех свободомыслящих людей его поколения. От умеренного, профессорски педантичного Грановского до „неисправимого социалиста“ (по его словам) Герцена – всю передовую интеллигенцию захватывала всецело эта задача…»
«К концу первой половины прошлого века, ко времени разложения старого дворянства, в передовых по образованию кругах русского общества сложился новый тип гуманных, просвещенных людей несколько барского типа, облагородивших вынесенные из дворянской среды навыки нежным участием к обездоленным, любовью к свету и культуре, ненавистью к крепостническому укладу…»
«Крупная фигура Дм. Ив. Писарева, промелькнувшая, как метеор, в 60-е годы и вызвавшая целую бурю в современной ему критике, до сих пор еще мало освещена. Борьба, которую пришлось ему вести за свою короткую, едва семилетнюю деятельность, значительно способствовала неизбежному субъективизму суждений и надолго окружила его фигуру пеленою предвзятых мнений…»
«Недавно на страницах „Русского слова“ был возбужден г-ном П. Боборыкиным интересный и весьма злободневный вопрос об отношении между „отцами“ и „детьми“, или вернее – в постановке автора – об отношении „детей“ к „отцам“. Только с такой стороны рассматривает г-н Боборыкин этот больной вопрос…»
«Могучим потоком движется жизнь все «вперед – и выше», «вперед – и выше», увлекая за собой все живое и жизнеспособное, заражая бодрым, радостным настроением, суля бесконечные перспективы. «Пусть сильнее грянет буря» – льется песнь буревестника, и эта песнь наполняет душу не страхом перед стихией, а мужеством и жаждой жизни, сознанием силы, переливающейся «живчиком по жилочкам» и рвущейся к делу. И среди этого могучего хора пробуждающейся весны жалким диссонансом звучат заунывные голоса отмирающего поколения, пережившего свои мечты и желания…»
«Глубоконравственная и высокоталантливая пьеса Е. Чирикова „Марья Ивановна“, шедшая в городском театре в первый раз 1 января с. г., состоит в сущности не из 4-х, а из 5-ти действий. Однако ввиду тревожного времени дирекция отказалась от постановки 5-го действия, которое производит на зрителя потрясающее впечатление силой своего нравственного негодования и глубиной морального проникновения. Но общественные недуги опасно исцелять такими сильными средствами…»
«Когда вы читаете произведения Островского, когда вы всматриваетесь в изображаемое им «темное царство», вы невольно подмечаете одну характерную черту: есть нечто, объединяющее всю эту массу типов, нечто общее и добрым и злым среди них, и бедным и богатым, и глупым и умным. Как бы они ни разнились по индивидуальным вкусам, положениям, способностям и наклонностям, как бы ни смотрели в частном случае на тот или иной вопрос, всех их объединяет одна общая, психологическая печать…»