«Как-то поздним вечером, примерно с год тому назад, я ужинал в дорогом ресторане, испытывая довольство самим собой и своим местом в этом мире (совсем недурное чувство для человека, которому уже перевалило за семьдесят). Потягивая второй бокал вина, я взглянул на официанта – до этого его присутствие оставалось незамеченным, так как он был все время далеко или находился у меня за спиной. Это было как в кино, когда пленка внезапно стопорится в проекторе и изображение застывает. У меня захватило дух…»
«Секретарша просунула голову в дверь и, обратившись к высившейся на столе баррикаде писем и книг, спросила: – Вы у себя? – Да, и по уши в работе. Что там? – Какой-то маньяк хочет, чтобы мы издали его труды, и утверждает, что он написал или напишет самый длинный роман в истории!..»
«Ральф Фентрисс нахмурился и повесил трубку. Его жена Эмили, все еще сидевшая за столом, оторвалась от утренней газеты и отставила в сторону кофейную чашку…»
«Они оставались мертвыми двести лет. И тем не менее они были живыми. Они не могли долететь до двенадцатой планеты системы Альфа Центавра, и тем не менее они до нее долетели. Столпотворения не было. Конгрегация спокойно собралась на рассвете, дабы освятить это чудесное событие, порожденное игрой генов в соборе смерти и призванное возродить смех на планетах далеких миров…»
«– И каково же быть женатым на такой женщине, в которой все женщины сразу? – спросил Леверинг. – Приятно, – ответил мистер Томас. – Вы говорите так, будто речь идет о каком-то пустяке вроде глотка воды! Томас посмотрел на критика, продолжая разливать кофе по чашкам…»
«Джип ехал по пустой дороге, что вела в пустой город, стоявший на пустынном берегу обширной бухты, усеянной останками полузатонувших кораблей. Вдоль побережья тянулись бесконечные верфи, безмолвные здания с разбитыми окнами и огромными доисторическими подъемниками и транспортерами, застывшими бог весть как давно. А сейчас их железные суставы и клешни, крюки и цепи покачивались на ветру, осыпая ржавчиной пустые доки, где не было ни крыс, ни охотящихся на них котов…»
«– Как грустно в такое время года разбирать чердак, – сказала мисс Элизабет Симмонс. – Не люблю октябрь. Не нравится мне, как деревья становятся голыми, а небо каким-то выгоревшим. – Она в растерянности стояла возле лестницы, нерешительно поворачивая седую голову то в одну, то в другую сторону. – Ничего не попишешь – придется вырвать сентябрь из календаря…»
«За обедом Смит и Конуэй неведомо почему заговорили о невинности и о зле. – В тебя когда-нибудь ударяла молния? – спросил Смит. – Нет, – ответил Конуэй. – А в кого-нибудь из твоих знакомых?..»
«Я выехал на Мотор-авеню уже под вечер и тут же заметил на противоположной стороне улицы старика, собиравшего потерянные мячики для гольфа. Я затормозил так резко, что едва не врезался головой в лобовое стекло…»
«Помните байки об Аароне Штолице? Его прозвали Вампиром, потому что он работал по ночам. А две его студии помните? Одна как ящик для рояля, другая как кладовка для крекеров. Я работал в кладовке, которая, кстати сказать, граничила с кладбищем Санта-Моника. Хорошенькое дельце! Покойничек, вы ошиблись адресом, вам надо на девяносто футов южнее! Чем я там занимался? Передирал чужие сценарии, заимствовал музыку и монтировал такие ленты, как «Чудище в парадной зале» (этот фильм очень нравился моей маме, он напоминал ей ее собственную матушку), «Ловкий мамонт» и прочие фильмы, посвященные всяким разным гигантским тлям и исступленным бациллам, которые мы снимали буквально за ночь…»