«Партия добровольцев» – это образчик всех классов, всех состояний и всех сортов понимания и развития, живущих на русской земле. Здесь зачастую попадались такие бриллианты искренности, доброты, простоты, самоотвержения, о каких в обыкновенное время никому на Руси не приснится и во сне. Кому неизвестно, например, что такое лавочник, лавочный мальчик, бегающий за кипятком в начале поприща, ворующий гривенники тотчас по вступлении в звание приказчика и обворовывающий хозяина в момент «полного доверия»? Вот этот мальчишка здесь, среди добровольцев, не в лавке, не с чайником; посмотрите же, какое обилие негодования к неправде было скрыто в нем, скрыто так, что он и сам не знал об этом свойстве своей души; его не пускал в Сербию отец – он побежал топиться; его заперли в чулан – он сделал петлю и хотел повеситься; ему не давали денег – он ушел без копейки. …»
«Чиновник Кыскин только что воротился с кладбища, где похоронил своего двухнедельного ребенка. Он в задумчивости ходил по темной комнатке, носившей неподходящее название зала, и, раздумывая о разных разностях, по временам подходил к окну, чтобы отереть слезу, так как о смерти ребенка ежеминутно напоминал запах ладана, оставшийся еще в комнате. Темный ли зимний вечер, или этот запах ладана, или, наконец, грустное настроение, следствие похоронной церемонии, взволновало его, только Кыскин раздумался о своей прошлой жизни: то вспоминал он сладкую минуту получения первого чина, то не менее сладкую минуту женитьбы, и затем эти отрадные минуты сразу замирали в воспоминаниях о тяжелых годах нужды и заботы. …»
В повести «Наблюдения одного лентяя» … отразились впечатления, вынесенные Успенским из поездки в Тульскую губернию летом 1870 года и из трехмесячного пребывания в том же году в Саратовском крае у народника П. В. Григорьева, с которым он вместе разъезжал по деревням и беседовал с крестьянами. … Широкие хронологические границы повести (от 30–40-х годов до 60 – начала 70-х годов) позволили писателю наглядно показать тщетность всех упований, возлагаемых на «новый порядок»: «новый порядок», так же как и старый, «крепостной порядок жизни», враждебен народу, гнетет и уродует человеческую личность.
«…Такие порядки весьма удобны и выгодны для буфетчика: публика набирается на пароходе постепенно, „по человечку“, а поэтому нет расчета запирать буфет, чтобы не отпирать его по двадцати раз в сутки. А буфет, беспрестанно находящийся пред глазами „пассажиров“, которым „некуда спешить“, над которыми „не каплет“, едва ли может бездействовать. Иной глядит-глядит на расставленные напитки, да и скажет: „Ну-ко, налей-ко! И пить-то, братец мой, не хотел, да бутылка заинтересовала… Что такое там? Дай-ко рюмочку“…»
«…Принимая во внимание, что ссудные товарищества имеют целию доставить кредит сельским заемщикам «при помощи гарантии, представляемой солидарною ответственностью членов» («Русск. вед.»), невольно спрашиваешь себя, глядя на вышеприведенные цифры: что значит эта ничтожная цифра количества денег, потребленная сельскими товариществами? Неужели нет мелких заемщиков, на которых, как говорят «Русские ведомости», и были рассчитаны товарищества при их основании? …»
Материалом для повести «Тише воды, ниже травы» послужили факты из земских и судебных дел, собранные Успенским в 1867 году в Крапивне и Липецке, а также почерпнутые из опыта учительской работы самого писателя (в г. Епифани Тульской губернии в 1867 году), его жены А. В. Успенской и его сестры Е. И. Успенской. Не случайно повесть вызвала возмущение местных обывателей, узнавших себя в ее персонажах. Успенский писал об этом жене 20 июня 1870 года из г. Крапивны: «Моя повесть „Тише воды“ наделала здесь дел, – все перессорились и переругались, и я боюсь, как бы в самом деле не сорвали зла на сестре и матушке».
«…в окончательной редакции Успенский показывает нам сложную психологическую драму, вызванную определенными социальными условиями и истолкованную писателем при помощи его теории „власти земли“. Соответственно этому коренной переработке подвергся образ Ивана Алифанова – вместо рядового крестьянина первой редакции, выбитого из привычной колеи волей „слепого случая“, во второй редакции мы встречаемся с умным, независимым, волевым человеком, благородным и совестливым. Сложнее даны и его переживания, связанные с воспоминаниями о его первой любви, освобожденные во второй редакции от всех элементов плотского, чувственного; многообразнее показаны и его взаимоотношения с женой. Муки, страдания и падение Ивана Алифанова во второй редакции объясняются отходом его от „трудовой тяготы“ крестьянской жизни, появлением в деревне „не-деревенских“ неожиданностей, „не-деревенских“ переживаний, городских „сентиментальностей“…»
«…Рассказ „Идиллия“ („Отцы и дети“) является откликом на один из вопросов, волновавших в то время русское общество. В марте 1862 года появился роман И. С. Тургенева „Отцы и дети“, вызвавший большую полемику в печати. Успенский в октябре того же года своеобразно отвечает на одну из проблем, поставленных в романе Тургенева, а именно на проблему взаимоотношения отцов и детей в пореформенное время, несколько иронически показывая ее в иной сфере – в среде мелкого чиновничества. …»
В конце января 1883 года Успенский выехал на Кавказ, посетил Владикавказ, Тбилиси, Поти, Батуми, Баку. Ленкорань, Астрахань и только в мае возвратился в Петербург. Поездка обогатила писателя множеством новых фактов и наблюдений, связанных главным образом с развитием капитализма в России, положением народных масс и отношением к ним интеллигенции. На окраинах царской России хозяйничанье «господина Купона» было особенно безудержным и свирепым, и Успенский выразительно показывает это в своем очерке.
«…Поставив перед собою задачу показать, что „хотя жизнь русская и идет через пень-колоду“, но все же неустанно „идет и идет вперед“, Успенский в своем новом очерке так же, как и в предшествующем, останавливает внимание читателя не только на темных, но и на светлых сторонах современной действительности. Хороший русский тип – это тип человека, деятельно борющегося за улучшение жизни народа. Успенский подчеркивает, что ценность человеческой жизни в практическом, реальном служении людям. В качестве иллюстрации писатель останавливается на деятельности представителей русской интеллигенции «старого, церковного» и нового, светского воспитания…»