Так же, как и в рассказе «Не быль, да и не сказка», морально и социально разложившейся семье буржуазного общества Успенский противопоставляет трудовую семью «в среднем и особенно низших классах»
По свидетельству самого Успенского… материалом для рассказа послужили «аварские сказки». Интерес к ним появился у Успенского, вероятно, во время его путешествия по Кавказу в феврале – марте 1883 года, а источником послужили записи сказок, напечатанные в «Сборнике сведений о кавказских горцах», вып. II, Тифлис, 1869. В этом собрании, записанном и переведенном на русский язык аварцем Айдемиром Чиркеевским, имеются все три сказки, вошедшие в рассказ Успенского в вольном пересказе. Обрамлением этих сказок служит разговор на злободневно-современные темы трех дорожных спутников – солдата, приказчика и лакея, акцентирующий в сказках те мотивы, которые необходимы писателю для освещения основной темы рассказа.
«…Успенский… показывает преимущества семейной жизни в народной среде по сравнению с буржуазной семьей; в последней Успенский подчеркивал нетрудовую, хищническую основу, отсутствие между мужем и женой общности духовных интересов, базирующихся на равном участии в общественной жизни, ненормальное, нетрудовое воспитание детей…»
«…Рассказ написан на материале наблюдений Успенского в Москве, где он жил в течение 1862–1863 годов. В своей автобиографии Успенский помечает: „Жил я у одной madame, где были швеи. Один из рассказов касался этого времени“. Началом творческого замысла этого произведения надо считать декабрь 1863 года (очерк „Ночью“, из второй части которого писатель и создал настоящий рассказ, появился в январской книжке „Русского слова“ за 1864 год). …»
«…посреди двора стоит старьевщик. В теплой дубленке, в теплом картузе и валенках, он не боится холоду и поэтому не спеша попевает свою песенку: – Ссстаррова тряпья… старых сссаппагов нет ли продавать? Попоет-попоет, поправит подмышкой аккуратно сложенный кулечек и поведет глазами по окнам, преимущественно заглядывая или вверх под крышу, или вниз в подвал, откуда печально смотрят эти микроскопические продолговатые оконца, летом сплошь забрызганные грязью, а зимой скрывающиеся за напухшею грудою снега, льду и сосулек. …»
«…Рассказ ярко изображает различные стороны хозяйственного и морального разложения пореформенной деревни, беззащитность крестьянина перед лицом капиталистического развития и порождаемых им влияний. Описанное в первой половине рассказа дело Ивана Горюнова слушалось в Вологодском городском суде 24 сентября 1882 года. Как свидетельствуют воспоминания поэта В. Г. Гусева, Успенский лично присутствовал в суде во время слушания дела Горюнова, беседовал о нем с Гусевым, выступавшим в качестве свидетеля по этому делу, и принимал живое участие в судьбе подсудимого…»
«… Рассказ явился отражением впечатлений Успенского от поездки на места военных действий во время сербо-турецкой войны 1876 года. <…> Сербо-турецкая война 1876 года была одним из звеньев многовековой национально-освободительной борьбы южнославянских народов Балканского полуострова против турецкого ига. Успенский, как и вся передовая часть русского общества, сочувствовал борьбе южного славянства за свою независимость. Он относился с большим интересом и к русскому добровольческому движению, которое отражало сочувствие широких народных масс России освободительным стремлениям народов Балканского полуострова. …»
«…Но вообще для каждой из заинтересованных групп совершенно ясно стало в последние дни, что деревня начала играть значительную роль и что мой карман, мой ум, мой душевный мир – все это как будто находится в самой тесной связи с карманом, умом и душой деревни. Оказалось, что пустота деревенского кармана опустошит и мой; темнота деревенского ума не даст хода и моему уму, довольно-таки просвещенному, а иное направление деревенского духа может парализовать и в одно мгновение уничтожить громадные жертвы и труды, страстно и бескорыстно направленные ко благу всего человечества. …»
«…Внутри кабака за стойкой стоял маленький горбатый хозяин, навалившись выпяченною уродливою грудью на стойку, и вел беседу с подгулявшим отставным солдатом. Беседа его была весьма оригинальна: он отвечал, по-видимому, на все вопросы солдата, соглашался, возражал, но в сущности не говорил ничего и не совсем даже слышал солдатские речи. Это особого рода язык, в котором с таким искусством употребляют слова: „к примеру“, „а то как же“, „в аккурате“, „ишь“ и т.д. Солдат тотчас вытянулся перед чиновником и весело произнес: „здравия желаю, ваше высокоблагородие“. Встреча с начальством ему, очевидно, была приятна, и когда чиновник, потребовав себе воды, сел на лавку отдохнуть, солдат тотчас же приступил к нему с рассказами какой-то длинной истории о старом барине…»