Агапэ. Нулевая глава. Анна Элфорд

сонлива и спокойна, а я бойко бродил по периметру комнаты. Я смутно ощущал сыроватый запах внутри гостиной комнаты, смежной с той закрытой и пыльной, где обычно проводит свои дни мистер Уилсон.

      Я собрался, встал напротив неё… я держал руки за спиной, пальцами теребя гладкую ткань костюма. Эвелина подняла на меня глаза, но я метнулся в другую сторону. Она громко захлопнула книгу и заговорила крайне серьезно:

      – Мистер Барннетт, вы пришли посреди глубокой ночи, подняли меня с постели под предлогом безотлагательного разговора, но сейчас вы храните молчание. Молчите, как покойник в гробу! В последнее время вы не жалуйтесь на свое самочувствие?

      – Эвелина, я пришёл вам признаться… – мои мысли путались, – если сказать, что я влюблен в вас, это будет полнейшей чушью, – девушка побледнела, а на ее заставших глазах зрели слёзы. – Я люблю вас! – встрепенулся я уже поживее. – Люблю! – я сплел венок из трав чувственных слов и сложил их перед ней. Пусть Эвелина делает с ними, что хочет.

      – Ты любишь меня! – воскликнула она очевидно не веря мне, и оттого, что она произнесла истину своими губами, мною овладела смута, да и всепоглощающий порыв обрести счастье.

      – Да, люблю, – живое существо любого этапа развития проникнуто стремлением к этому властному чувству. – Я страстно хочу, чтобы ты принадлежала мне. Хочу, не рассуждая! Наш брак станет истинным и чистым, и чувства не угаснут, а неудачный брак Зуманна – лишь исключение из правил.

      Рядом с ней ялишался хребта. Я подал Эвелине руку, и она переложила книгу с колен на подушки, чей фантастичный, готический сюжет померк с нашей действительностью. Вся она замедлилась: движения ее рук, ее слова и страхи. А мечты и желания убыстрились по ходу наших невинных поцелуев (мои руки судорожно касались кожи её шеи под волосами). Я ощущал тонкий, личный, такой знакомый аромат ее присутствия. А ведь до чего только жизнь не доведёт: я ее и душить буду, и лечить! Эвелина отпрянула от меня, подняла малахитовый взгляд и смутилась. Она попросила меня сесть на кушетку, где сидела до этого сама, и попросила подождать, пока принесёт чая.

      Через четыре минуты, девушка утонченно держала на коленях чашку чая с блюдцем из фарфора превосходного английского качества (фабрика «Этруриа» Дж.Веджвуда), и пила она чай без сахара, а я старался запомнить этот миг. Сегодня все доставляло мне радость: и тонкая жажда, и наше с Эвелиной общее счастье, разделяемое в тишине. Я постарался запомнить, как она холодела от волнения; как Эвелина дрожала перед одной мыслью об отъезде от отца. Мы не знали, как нам быть дальше.

      Но вот Эвелина привстала, дабы поставить кружку на столик, а шов на ее платье разошёлся. «Надо его починить», – сказала она. «Самой», – добавила она. «Взять ножницы, нитки, и что ещё?», – Эвелина поразительно спокойным голосом обратилась ко мне, и я с нескрываемым удивлением поднял голову на неё. «Ты думаешь сейчас о шитье?», – растерялся я. «Ах, ну да, наперсток, конечно», – продолжала Эвелина и с азартом побежала на второй этаж по лестнице, оставив меня одного. И мне показалось, что воздух больше не проводил звука,