Последний сеанс. Агата Кристи

бросился к нашей палатке. Пуаро лежал в том же положении, в котором я его и оставил.

      – Невероятно! – воскликнул доктор Эймс. – Посмотрите на эти судороги – что, вы говорите, он выпил перед этим? – Врач поднял пустую чашку.

      – Я ничего не пил, – раздался спокойный голос.

      В удивлении мы с доктором повернулись. Пуаро сидел на разложенной кровати и улыбался.

      – Нет, – повторил он мягким голосом, – я ничего не пил. Пока мой добрый друг Гастингс восхищался ночью, я смог вылить содержимое, но не себе в рот, а в маленькую бутылочку. И эта маленькая бутылочка направится прямиком к химику-аналитику. Нет, – добавил он, видя, что врач сделал движение, – как умный человек, вы же понимаете, что насилие ничего вам не даст. Пока Гастингс бегал за вами, у меня было достаточно времени, чтобы надежно спрятать бутылочку… Скорее, Гастингс, держите его!

      Я неправильно понял последний возглас Пуаро. Желая защитить своего друга, я закрыл его собой. Но быстрое движение врача имело другую цель. Его рука метнулась ко рту, по палатке разнесся резкий запах миндаля, врач сделал шаг вперед и упал.

      – Еще одна жертва, – мрачно произнес Пуаро. – Но на этот раз – последняя. Может быть, так даже и лучше, ведь на его совести было три убийства.

      – Так это был доктор Эймс? – глупо спросил я. – А я думал, что вы верите в сверхъестественные силы…

      – Вы неправильно меня поняли, Гастингс. Я говорил только о том, что верю в величайшую силу суеверий. Стоит только заставить общество поверить, что серия убийств совершена потусторонними силами, и вы можете спокойно зарезать человека среди бела дня – это все равно будет объяснено проклятием мертвецов, – что доказывает, сколь глубоко вера в потусторонний мир укоренилась в сознании человечества. Я с самого начала заподозрил, что кто-то пытается использовать этот инстинкт в свою пользу.

      Думаю, что идея пришла ему в голову после смерти сэра Джона Уилларда. Ведь она вызвала целый вал суеверий. Но я понимал, что смерть сэра Джона никому ничего не давала. Другое дело – смерть мистера Блайбнера. Он обладал колоссальным состоянием. В информации, которую я получил из Нью-Йорка, имелось несколько моментов, которые заставили меня задуматься.

      Начнем с того, что молодой Блайбнер говорил о том, что в Египте у него был хороший друг, у которого он сможет занять денег. Все посчитали, что он говорил о своем дяде, но мне показалось, что в этом случае он бы прямо назвал его. Его же слова намекали на какого-то щедрого компаньона. Еще одно – он едва наскреб средств, чтобы добраться до Египта, дядя ему в деньгах отказал, но он тем не менее смог оплатить обратную дорогу до Нью-Йорка. Это значит, что кто-то одолжил ему эти деньги.

      – Все это малоубедительно, – возразил я.

      – Но было еще кое-что. Знаете, Гастингс, очень часто случается так, что метафорические выражения принимаются людьми за обычные фигуры речи. Но ведь может случиться и обратное. В этом случае простые слова принимают за метафору. Молодой Блайбнер просто написал: «я прокаженный».