Первая смерть Лайлы. Колин Гувер

полы. Нужно их уважать. – Она через голову снимает платье и вот уже стоит в полутемной комнате, в пяти шагах от меня, в бюстгальтере и трусиках. Белье из разных комплектов – бюстгальтер белый, трусики зеленые с черным. Мне импонирует ее пренебрежение тем, что надето под платьем. Я любуюсь фигуристым телом и восхищаюсь – Лайла не старается скрыть от меня свои формы.

      Моя предыдущая девушка фигурой могла сравниться с супермоделью, однако всегда была недовольна собой. И это лишь одна из ее особенностей, которые меня раздражали. Какая разница, насколько ты красива, если неуверенность в себе – самая вопиющая черта твоего характера?

      А вот Лайла преподносит себя так, что выглядит привлекательной в любых обстоятельствах.

      Я принимаю ее предложение – сбрасываю джинсы и остаюсь в трусах-боксерах. Лайла подбирает нашу одежду и кладет на ковер – вероятно, более ценный, чем пол, но ее это почему-то не заботит.

      Я окидываю взглядом помещение. У стены рядом с роялем стоит потертый кожаный диван. Хочется бросить на него Лайлу, потонуть в ней… Однако у девушки другие планы.

      Она придвигает банкетку, усаживается за рояль и трогает несколько клавиш.

      – Ты петь умеешь?

      – Да.

      – А почему на сцене не поешь?

      – Гарретт не предлагает.

      – Гарретт? Лидер группы?

      – Да.

      – Такой же ужасный, как его стихи?

      Ну, рассмешила! Мотаю головой и подсаживаюсь на банкетку.

      – Он, конечно, ужасный, но не настолько. Тексты хуже.

      Она нажимает среднее до.

      – Он ревнует?

      – С какой радости? Я всего лишь бас-гитарист.

      – У него нет таланта лидера. А у тебя есть.

      – Не имеет значения. Лидер может быть бесталанный, но когда он выходит на сцену, остальные теряются на заднем плане.

      – Точно так же, как толпа теряется на заднем плане, когда ты танцуешь?

      – Я была единственной, кто танцевал.

      – Да ну? А я и не заметил.

      Она приближает ко мне лицо, и я ожидаю поцелуя, но вместо этого Лайла шепчет мне в губы:

      – Сыграй для меня что-нибудь. – Она перебирается на диван и ложится на него. – Что-нибудь достойное этого рояля.

      Скрещивает ноги и свешивает руку с дивана. Проводит пальцами по доскам паркета, ожидая, когда я начну играть. А я не могу оторвать от нее взгляд. Есть ли на свете другая женщина, которая могла бы заставить меня смотреть на себя не мигая, до рези в глазах?

      – А вдруг тебе моя музыка не понравится? Ты все равно позволишь мне целовать тебя?

      Она нежно улыбается.

      – Песни что-то значат для тебя?

      – Я вкладываю в них частицу своей души.

      – Тогда беспокоиться не о чем.

      Я поворачиваюсь к роялю и на миг застываю в нерешительности. Никогда раньше не исполнял музыку для кого-то. Единственный человек, для которого хотелось бы петь свои песни, – мой отец; однако его давно нет в живых. Смерть отца – одна из главных причин, по которой я их написал.

      Никогда не нервничал, играя со сцены песни Гарретта, но сейчас все по-другому. Моя песня очень личная,