Расщелина. Владимир Кремин

за «рыжуху» треп вести, или ты попутал чего? Если нет, то и говорить нам не о чем; выпили, разошлись. – Решительно оборвал беседу Шершень.

      Василий, хоть и пожалел, что сгоряча на золото соскочил, но все же понял, что задел Шершня за живое. Теперь он поведется и, спекулируя на «рыжье», ему станет удобнее заинтересовать и увлечь за собой этого делового соперника. Но пока, пусть он будет ему лучше приятелем, чем врагом, от которого после и спину прикрывать понадобится, а доводить до этого Василию вовсе не хотелось. Он конечно же понимал, что попал с этим злосчастным пожаром под подозрение жандармов и теперь его, по известным причинам, станут разыскивать: «Что он может? – полагал Василий. – Сдаться властям и рассказать правду о том, как он не поджигал собственный дом и никого не убивал. Надо быть идиотом, чтобы не поверить в преднамеренность поджога. Сын первый же сдаст его, рассказав о том, как он донимал мать. Павел знает и наверняка о многом догадывается, ведь не раз выслушивал его нападки, и вовсе не глуп. Нет, в этом случае его ждет каторга… Бежать и скрываться – значит самому сознаться в содеянном. А если пойдут по его незамысловатому следу, то итог один; та же тюрьма ждет его с распростертыми объятьями. Что лучше? И тот и другой выбор – дерьмо… Остается третий, наиболее соблазняющий, хоть со слабым и сомнительным смыслом, но завидной и богатой перспективой, план; разумеется, если карта ляжет, а вот тут многое будет зависеть от него».

      Ночь дала возможность, как прозорливо счел Сидор, высказаться всем… Находясь под давлением собственного безвыходного положения, когда без поддержки и помощи друзей не обойтись, Василий все же решил раскрыть свои козыри первым:

      – Я знаю, где есть золото и уверен, что если мы его возьмем, то следок и далее потянется. – Опустошил натруженный мозг Василий, наверняка полагаясь на то, что Шершень захватит наживку…

      Так оно и вышло:

      – О как! – встрепенулся Шершень, меняя кислую гримасу на интерес, от которого даже глаза иным огнем высветили. – Налей-ка, Сидор, Василий говорить хочет.

      Хозяин, и без того, суетно бегавший у стола, словно трактирная услужливая душа, без проволоки принялся подливать, да подкладывать, наконец-то уверовав в то, что деловой разговор вот-вот завяжется. И Василий рассказал все, что знал о двух золотых самородках, про которые слышал от своей тещи, случайно подслушав разговор дочери с матерью, когда жили они всей семьей на старом, Погорелом хуторе, в тайге. Одна жена тогда только и знала; каким таким странным образом матушка ее, заплутавшая где-то в дикой тайге, тремя месяцами позже цела и невредима из лесу вышла. Затаились, да затворились они от него, после того случая; ничего не выведать, старайся, не старайся – пустое… А тут нужда; застал их за откровением, затаился и слушал. Узнал, что Мария с золотом из тайги воротилась, а тайну клада, что сама устроила, в себе хранила. Словно чувствовала тогда близость конца, вот и решала с дочерью поделиться. Мне известно где схрон,