Посох вечного странника. Михаил Константинович Попов

душу.

      Легат манит Варавву пальцем. Весь набычившись, Варавва поднимается на ноги. Кровь ударяет в виски, точно тревожное било, но усилием воли он усмиряет зов. Ещё не сейчас, ещё не время. Делает шаг, другой…

      И вот в тот миг, когда Варавва собирается кинуться навстречу обнажённому клинку, легат Тулий цедит фразу, которая повергает смутьяна в замешательство. Он переводит взгляд на стражника, косит на лежащих ничком сообщников. Снова кидает взгляд на легата. Может, ослышался? Тулий говорит по-арамейски, но с сильным акцентом. Может, он, Варавва, чего-то не понял?

      – Ты свободен, – видя недоумение арестанта, повторяет начальник гарнизона.

      – Свободен? – Варавва в оцепенении, ему не верится.

      – Префект Иудеи дарует тебе жизнь, – легат поводит мечом. – В честь песаха. Как принято у вас, иудеев. – И кивает куда-то в пространство. – Вместо того…

      Варавва, всё ещё настороженный, готовый к любому коварному удару меча, боком проскальзывает в открытые воротца. Пола его хламиды волочится по земле. Он машинально закидывает её на плечо. Это похоже на взмах птицы, которая вырвалась наконец из клетки. Но только похоже. Птице дай только волю – мигом взмоет в поднебесье или скроется в ветвях тамариска. А тут? В любую секунду тебя может догнать копьё или стрела, пущенная в спину. Так и кажется, что она уже свистит, да что свистит – дрожит меж лопаток, жадно напиваясь твоей крови.

      Узкая улочка. Та самая, которую Варавва представлял несколько мгновений назад. Он пробегает от угла к углу, таится в нишах, прислушивается, нет ли погони. На пути оливковое дерево. У подножья ствола – кучка золы. Он хватает её в пригоршню, на ходу мажет лицо, остатки сыплет на волосы. Кто там посыпал голову пеплом? Моисей? Исайя? Да какая разница – цель-то все равно не та. Там в горе сыпали – у него радость. Просто эту радость – надо оберечь, любыми способами сокрыть от соглядатаев.

      Варавва петляет по закоулкам, временами пробегает по плоским крышам, кое-где переваливается через дувалы, продирается сквозь плетёные заборы. Сколько это длится, он не замечает. Ноги сами собой выносят его на пустырь. Это северная сторона. Надо было держаться солнца. В северной меньше строений. Хотя почему?.. Это же совсем близко от Северных ворот. Какая разница, в какие бежать. Главное – выскользнуть. Удастся вырваться за пределы Иерусалима – тогда ищи ветра в поле. Уж там-то он не позволит себя словить.

      Стража у городских ворот повседневная – два легионера. Значит, никто его не ищет. Неужели и в самом деле его освободили и тут нет никакого подвоха?!

      За ворота Иерусалима вытягивается небольшой караван верблюдов. Два погонщика впереди, три позади. Варавва живо пристраивается к задним и с независимым видом проходит в их компании мимо осоловевших от пекла стражников.

      – Всё, – хрипит беглец, едва минуя ворота. Сердце прыгает. Скорым шагом, чуть не бегом он сворачивает на самую узкую дорожку, которая ведёт от городских стен, и спешит, обходя камни, к кустам терновника – первому видимому укрытию. Жить все-таки лучше, чем помирать!

      Терновник покрыт дымкой