Первая мировая война. Миссия России. Дмитрий Абрамов

всю бесчеловечность войны, безвозвратность потерь.

      – Полк прорвал австрийский фронт шириной в 5 и глубиной в 6 верст. Хорошо, командир полка вывел гусар из-под огня, а то бы мы, потеряв до половины состава, были уже в 10 верстах западнее – в австрийских окопах второй или третьей линии, а не в этой прелестной, тихой деревушке, – продолжал далее Шабельский.

      – Но, как я успел узнать, бой идет верст на 7-8 западнее. Да и Горст велел наводить орудия и приказал стрелять туда, – уточнил Космин.

      – Да, вы правы, молодой человек. В прорыв левее нас пошли, углубили и расширили его другие полки нашей дивизии – 7-й драгунский Кинбурнский и 7-й уланский Ольвиопольский. Нас же, учитывая потери, вывели из боя, – добавил лысый ротмистр.

      – Будет вам, господа, о стратегии! Руслан Исаевич, лучше прочтите свои стихи и докажите, что вы подлинный преемник Дениса Давыдова, – вдруг вмешался захмелевший корнет.

      – Слышали, верно, Космин, Денис Давыдов и правда служил сто лет назад в нашем полку? – спросил Шабельский.

      – Да, это замечательно, Андрей Ростиславович!

      – Господин ротмистр, ну прочтите, окажите милость. У вас великолепно получается, – вновь пристал к Гаджибеклинскому пьяный Пазухин.

      – Да, да!

      – Просим! – стали упрашивать другие.

      – Извольте, господа! Но сначала прочту не свое, а Давыдова. Уж очень близок мне этот поэт. Мой прадед-осетин Гаджи-бей знал его, был его товарищем, порой воевал с ним бок о бок в кампаниях 1812 и 1813 года. Послушайте, какие стихи:

      Ради Бога трубку дай,

      Ставь бутылки перед нами,

      Всех наездников сзывай

      с закручёнными усами!

      Чтобы хором здесь гремел

      Эскадрон гусар летучих,

      Чтоб до неба возлетел

      Я на их руках могучих.

      – Хорошая военная лирика, – отметил Шабельский.

      – Недурно, – отметил Космин.

      – Или вот еще, его же:

      Я люблю кровавый бой,

      Я рожден для службы царской.

      Сабля, водка, конь гусарский,

      С вами век мой золотой.

      – И все же хотелось бы услышать ваши стихи, ротмистр, – попросил Шабельский.

      – Попробую, господа, – отвечал тот севшим, пропитым голосом, покрутил кончик уса и стал читать:

      Жизнь свята, но зияет ранами;

      Не уйти от любви, войны.

      Малодушья не скрыть обманами,

      Не укрыться юбкой жены.

      И душа солдатская просится

      В бой. Со смертью играть, ворожить.

      Ну а выжил, сильнее хочется

      И любить, и гулять, и жить.

      Гаджибеклинский еще некоторое время читал свои стихи. Но потом разговор, как всегда это бывает в подпивших мужских компаниях, переключился на тему женщин. И тут Космин заметил, что поручик Новиков, увлекшись этой темой, сам собой, как бы невзначай разливает очередную порцию по стаканам. Раненый и уставший корнет уже дремал, сидя на скамье, покачиваясь и склоняясь головой на грудь.

      «Вот и второй джинн», – подумал про себя унтер,