Красная Луна. Галина Таланова

чувствуя его раскалённое бедро и плечо… Огнём от разгорающегося костра опалило лицо. Ощущала, что сама полыхает, как головешка, будто целый день пролежала на жарком южном солнце. Приложила ладонь к правой щеке, пытаясь её остудить. Тепло от щеки переливалось в кисть, рука будто налилась красным вином и, отяжелев, упала на стол. Потом Олеся взяла стеклянный стакан и приложила его к щеке… Стакан был холодный, точно наполнен квасом из погреба, а не местной брагой, но почему-то совсем не остужал её щеки.

      Олег Борисович был оживлён, пил много, но совсем не пьянел, только его чёрные глаза, бездонные, похожие на глубокое небо в августовскую ночь, в котором пульсируют, точно сердце, звёзды, затягивало мутной дождевой пеленой… Несколько раз за вечер он хватал её руку мелко трясущимися пальцами: так дрожат ещё зелёные и упругие листья под сильным летним ливнем, разбивая крупные капли на веер брызг. Два раза поднёс её ладошку к влажным губам, налившимся кровью, будто насосавшиеся пиявки, и поцеловал нежно-нежно, будто пробовал белый снег на вкус… Она подумала тогда: «И не пиявки губы, а шелковица, сладкая и нежная на ощупь…»

      Потом какая-то деревенская тётка в кокошнике подсела к Олегу Борисовичу и, заглядывая ему в глаза, запела русскую народную песню про любовь к чужому мужу… Олеся подумала тогда: «Надо же! И у староверов то же самое…» Вскоре женщина схватила Олега Борисовича за руку и потащила танцевать в центр избы… Олесе было немного смешно смотреть, как Олег Борисович переминается с ноги на ногу, пытаясь попасть в такт с музыкой и успеть за своей проворной партнёршей, будто всю жизнь ходившей в кружок обучения русским народным танцам… Впрочем, кто знает, может, и вправду ходила… Какой-то деревенский парень, уже изрядно набравшийся, улыбчивый, как Иванушка-дурачок, одетый в широкую зелёную рубаху, не заправленную в холщовые коричневые брюки, напомнившие Олесе шаровары, и торчащую из-под чёрного атласного жилета, застёгнутого на четыре пуговицы на груди, подлетел к ней и потащил плясать какой-то скомороший танец, то и дело развязно обнимая её в пляске: за плечи, за талию… Крутил её вокруг оси, точно юлу на тонкой ножке, – и ей казалось, что как только тот её отпустит, она непременно упадёт…

      «Ни письма, ни вестиночки не прислал хороший мой. Говорят, его видели, говорят, уже с другой», – запела за столом женщина средних лет, одетая в тёмно-синий балахон, напомнивший Олесе халат чернорабочей…

      В избе становилось душно, она еле стояла на ногах не только от своих головокружительных виражей, но и от спёртого воздуха, успевшего впитать в себя пот разгорячённых тел и браги. Комнату быстро заволакивала серая мутная пелена, возникшая внезапно, как дым при пожаре, хлынувший из обрушившейся двери… Среди дымного марева возник дразнивший всех язычок пламени… Она потащила своего кавалера на свежий воздух, взяв под локоть и буквально повиснув на нём…

      В лицо ударил свежий ветер… Взгляд кавалера становился осмысленным. Тот провёл по лицу широкой, будто лопата, и