Исчезновения в Гальштате. Игорь Сурков

С коротко стриженной светло-русой головой, с правильным римским носом, и при этом он считается у нас самым смазливым в школе. А еще он очень стройный и спортивный, хотя и невысокого роста. Я намного его выше. Но все же Витямба считается у нас красавцем, и по нему вздыхает немало девочек не только из нашего девятого класса, но даже и из десятого и одиннадцатого. По мне вот никто не вздыхает. Я какой-то незаметный, наверное. Да и как-то я не лезу на первый план. Даже наша библиотекарша как-то заметила, что ни на одной фотографии, снятой на каком-либо мероприятии, меня почти не видно. Где-то там, на заднем плане, мутновато угадывается моя голова в кадетской фуражке или простоволосая. Но всегда я как-то сбоку, в углу. Хотя это еще связано с тем, что я выше других ростом. Вообще, ребята в детских домах обычно некрупные. Низкорослые и худощавые. Почти все выглядят на два-три года моложе своего реального возраста. Я же по росту вполне вписываюсь в стандарт пятнадцатилетнего подростка. Поэтому при фотографировании меня всегда ставят в последний ряд, а впереди обычно малыши, потом девочки, и в центре, конечно, украшение любого снимка – мой друг и сосед по комнате Витямба.

      Но я совсем ему не завидую. Просто у него такая стезя, как часто выражается наш историк Игоряша. А у меня, наверное, стезя другая. Вот у дерева тоже есть его стезя. Оно не выбирало, где ему появляться на свет, как расти. Оно не могло повлиять на то, сколько осадков выпало этой дождливой осенью. Или на то, как глубоко вскопают землю вокруг его ствола наши пацаны на субботнике. Оно просто живет. Живет в тех условиях, которые уготованы ему. Кем уготованы?.. Мы все здесь как это дерево. Растем там, где нас посадили. Вернее, где нас бросили. Как зерна в почву. Но это не перелетные птицы с нами сделали, а родители. И мы растем как можем. Вообще-то, поросль получается довольно сорная и неказистая. Многие так никогда и не станут взрослыми деревьями с мощными стволами, глубоко укоренившимися в землю.

      …Бросили родители почти всех. А моя мама меня не бросала. Она просто умерла. Все мое детство я верил, что она жива, что она где-нибудь есть… Вот просто она сейчас никак не может меня забрать отсюда. Но она обязательно скоро за мной придет, и мы пойдем домой. И она будет меня прижимать к себе и целовать мое лицо… Когда я был маленьким, я так живо представлял себе все это, что ночами заливался слезами в подушку от этой несказанной и так и никогда не испытанной радости ее касаний. Я знаю, мне сказали, что в моем личном деле записано, что мать умерла, когда мне было только три года. Но я все равно продолжал верить, что она есть и она меня, своего сыночка, любит и жалеет. Иногда я говорил ей с упреком: зачем же ты покинула меня, за что я так наказан самым любимым моим человеком?.. Но я рос и с каждым годом все яснее осознавал, что ее нет. И никто за мной не придет. Я почти свыкся с мыслью, что я навсегда один, что у меня никого нет, кроме моих друзей. Конечно, есть еще мой отец, но вот как раз о нем я почти не думаю. Хотя он мог бы за мной прийти. И раньше он, хоть и очень редко, но все же приходил.