Утки. Лаврентий Крепак

еще! У нас тут гости, оторвался бы хотя б на пять минут от своей железяки этой.

      Маша продолжала клевать свой ужин.

      Василиса Павловна опрокинула еще одну рюмку и снова закусила куском котлеты. Водка все так же магическим образом не заканчивалась.

      – Вот ты удивляешься, что вот так все. А в деревне-то как сейчас? Помню я… – она зависла, уставившись в стену. – Помню, как проснешься утром под крик петуха: ку-ку-ку-ка-ре-ку… Выйдешь на крыльцо, а воздух там какой? Сладкий, влажный, чистый… – она отвисла, кот поерзал на коленях. – Вдохнешь его полной грудью – и жить, знаешь, как-то сразу хочется. Хочется, понимаешь? А… Не понимаешь ты еще нифига. Вот город, чего все в него ломятся, в пыль эту? Чего хотят-то? Бегут все… торопятся, бегут, бегут, жить забывают… бумажки эти зарабатывают, чтобы потом оболтусов таких же выращивать, а будущее за ними какое? Да вот никакого! Выйдешь тут на улицу, если не обокрадут или не обманут где, значит повезло. Не обманули в магазине или в банке, считай билет лотерейный можно идти покупать. Полоса значит белая пошла… и вот скажи мне, как эту полосу-то не упустить?

      Маша в ответ только пожимала плечами и продолжала клевать свой ужин, слушая рассуждения тетки.

      – Вот и я не знала тогда… упустила ее, ушла она, полоса-то эта белая, ускакал белый конь вместе с принцем, – Василиса Павловна на секунду улыбнулась. – И что теперь? Двушка – халупа, оболтус этот сорокалетний… и работа в этой ненавистной столовой. Эх! Была бы я сейчас как ты! Да чего я… чего… – Василиса Павловна выдохнула и махнула рукой. – Расскажи ты мне лучше, как там Наташка-то поживает? Не виделись, дай бог, лет пятнадцать скоро будет. Жива, здорова?

      Кот послушно выслушал разглагольствования своей хозяйки и, пошевелив усами, выпрыгнул из кухни.

      – Да мама хорошо, – Маша сглотнула. – Все так же сортировщицей в цеху. Правда, фабрика у нас уже практически не работает, осталась только пара цехов.