Братство талисмана. Клиффорд Саймак

всякими глупостями. Впрочем, даже и не припомню, чтобы я когда-нибудь их творил. Я вступил в тот возраст, когда мне всего и нужно, что поспать в берлоге да посидеть на камнях у входа.

      – Но вы расскажете, что нас ждет?

      – Сдается мне, что вас и без того закормили слухами. Молва не ведает удержу, но внимает ей только глупец. – Людоед пристально поглядел на Корнуолла. – А ты, похоже, не из глупцов.

      Глава 24

      Лагерь Джонса казался покинутым. Три ярких шатра стояли на прежнем месте, однако все живые существа, даже маленький народец, куда-то пропали. Возле стола чернели круги кострищ, валялись обглоданные кости и пивные кружки. С козел угрюмо взирали на запустение два опорожненных досуха пивных бочонка. Легкий ветерок, прошелестев в кронах деревьев, поднял облачко пыли с дороги, что вела к полю битвы между людьми Бекетта и адскими псами. Мэри вздрогнула.

      – Как тут неуютно, – проговорила она, – особенно после той ночи. Куда они все подевались?

      Лошади, на которых они прискакали, рыли землю копытами. Очевидно, им не терпелось вернуться на пастбище у реки. Они встряхивали гривами, и упряжь позвякивала в такт движениям их голов.

      – Джонс! – позвал Корнуолл. Он хотел было крикнуть громко, во весь голос, но что-то побудило его к осторожности, и слово прозвучало лишь немногим громче обычного. – Надо посмотреть, – решил он и направился к самому большому из шатров.

      Мэри следовала за ним по пятам.

      В шатре никого не оказалось. Обстановка – раскладушка, стол со стулом, металлический шкаф, плотные портьеры – сохранилась в неприкосновенности, зато исчезла машинка, которую Джонс называл фотоаппаратом, а заодно с ней – шкатулка, где он хранил цветные миниатюры, и прочие диковинные предметы, что раньше лежали на столе.

      – Он ушел, – сказал Корнуолл, – ушел из нашего мира в свой. – Он уселся на раскладушку и сцепил пальцы. – Он мог поведать нам столько интересного! Той ночью, как раз перед тем, как появились псы, он завел со мной странный разговор.

      Он огляделся по сторонам и впервые ощутил царящую в шатре инородность, иномирность; дело тут было не в шатре и не в тех предметах, которые в нем остались – они не слишком отличались от знакомых Корнуоллу, – а в некоем загадочном ощущении, если хотите, запахе иной плоскости бытия. В первый раз с того дня, как он отправился в путь, Корнуолл испытал страх и почувствовал себя бесконечно одиноким. Он взглянул на Мэри, стоявшую рядом с ним, и на какой-то волшебный миг ее лицо стало для него целым миром – ее лицо и глаза, в которых отражались его собственные зрачки.

      – Мэри, – проговорил он хрипло, едва слыша себя, и протянул к ней руки.

      Она очутилась в его объятиях, обвила его руками за шею, а он прижал ее к себе, такую мягкую и податливую, такую теплую. Тепло ее тела, аромат волос, очертания фигуры – все обещало покой и наслаждение.

      – Марк, Марк, Марк, – шептала она ему на ухо, как будто его имя было для нее молитвой или заклинанием.

      Он уложил ее на раскладушку и лег сам, сверху. Она приподняла голову и поцеловала его;