Все ловушки Земли. Клиффорд Саймак

давным-давно, выпили вместе не одну кружку пива. Пообещайте, что ничего не опубликуете. А если все-таки напечатаете, – зычно прибавил он и широко расставил ноги, – я вас в порошок сотру!

      – Обещаю, – сказал Вудс. – Никаких подробностей. Меховушка умерла. Не вынесла жизни на Земле.

      – Вот еще что, Джек. Нам с вами известно, что ультразвук частотой тридцать миллионов герц превращает людей в безмозглых убийц. Нам известно, что его можно передавать через атмосферу – вероятно, на значительные расстояния. Только подумайте, к чему может привести использование такого оружия! Наверно, те, кто бредит войной, рано или поздно узнают этот секрет, но только не от нас.

      – Поторопитесь! – с горечью в голосе произнес Вудс. – Поспешите, док. Вы слышали Меховушку. Не длите ее страданий. Ничем другим мы ей помочь не можем, хотя втянуть втянули. Ваш способ – единственный. Она поблагодарила бы вас, если бы знала.

      Гилмер повернулся к резервуару, а Вудс снял трубку и набрал номер редакции «Экспресс».

      В его мозгу по-прежнему звучал тот щенячий скулеж – горький, беззвучный крик одиночества, скорбный плач по дому. Бедная, бедная Меховушка! Одна в пятидесяти миллионах миль от дома, среди чужаков, молящая о том, чего никто не в силах ей предложить…

      – «Дейли экспресс», – послышался в трубке голос ночного редактора Билла Карсона.

      – Это Джек, – сообщил Вудс. – Слушай, у меня есть кое-что для утреннего выпуска. Только что умерла Меховушка… Да, Меховушка, то животное, которое прилетело на «Привет, Марс-IV». Ну да, не выдержала, понимаешь… – Он услышал у себя за спиной шипение газа: Гилмер открыл клапан.

      – Слушай, Билл, я вот о чем подумал. Можешь написать, что она умерла от одиночества… Точно, точно, от тоски по Марсу… Пускай ребята постараются: чем слезливей – тем лучше…

      Интерлюдия с револьверным дымком

      Перевод Г. Корчагина

      Когда Клэй добрался до городка, его рослый черный конь хромал, а сам он клевал носом в седле. Заехал он сюда не по большой охоте. Хила-Галч – малоподходящее место для остановки, и до отдыха ли, когда Джон Трент отстает всего лишь на день? Но иначе нельзя: еще сутки конь не продержится, да и седоку необходимо поесть и поспать, набраться сил для преодоления последнего, самого тяжелого отрезка пути – через горный отрог.

      Возле платной конюшни Клэй сполз с седла и завел коня под крышу.

      – Позаботься о нем хорошенько, – велел конюху. – Он это заслужил. – И спросил, пробежав взглядом по трем лошадям в стойлах: – Других нет?

      Конюх покачал головой:

      – Дела у нас нынче неважнецкие. Раньше дюжину коняшек держали, но вот заделались святее папы римского, и все покатилось к чертям.

      Клэй снова оглядел лошадей. Жалкие клячи, ни одна не годится.

      – Своего ты здорово покалечил, – упрекнул конюх. – Не скоро оклемается.

      – Камешек подвернулся, – буркнул Клэй.

      Он вышел из конюшни и постоял с минуту,